Быстрее С. - [34]

Шрифт
Интервал

– Если бы не я, ты бы отдал жилет кому-нибудь другому. Там хренова туча народа сзади толпилась.

– Нет! Нет! Я бы не отдал жилет абы кому. Я бы бросил его под ноги или на монитор. Если бы тебя не было сзади, я бы не пошел к тебе. И остался бы стоять там, куда упали лампы!

Иван глотнул виски и уставился на меня.

– Ты – моя единственная страховка. Я не знаю, как это объяснить, но ты появилась очень вовремя. У меня темная полоса в жизни, и вдруг приходишь ты, с фонариком. Ты выиграла спор с той журналисткой случайно – и уже два раза спасла мне жизнь. Ты лишний элемент в картинке. Лишний пазл. Понимаешь? Но именно ты изменяешь всю историю. К лучшему.

Клянусь – я не поверила во всю эту чушь. Я не верю в волшебные совпадения и перст судьбы. Я не ищу знаков в заголовках рекламных объявлений или в картинках, случайно попадающихся мне в книгах и журналах. Я не гадаю на кофейной гуще. Я не считаю, что все делается к лучшему, и прекрасно понимаю, что мой внутренний голос – это я сама, а не ангелы, дающие мне советы. Земля – это просто один большой испытательный полигон, и все чудеса, которые случались на протяжении существования человека разумного, – дело рук самого homo sapiens. Но у человека, сидящего на полу на моей лестничной площадке, была такая тоска в глазах, что я больше не произнесла ни одного слова возражения.

– Мне больше не нужен пресс-атташе, – сказал Иван. – И автор для книги. К черту книгу. К черту все эти понты! Мне нужен ангел-хранитель. Я тебя нанимаю. Ты ведь согласна поработать на меня, ангел? А?

Я хотела привычно возразить, но вдруг поняла, что не могу отказаться. Я не знаю, что происходит и почему. И вся эта пьяная болтовня на лестнице про судьбу кажется мне обычной пьяной болтовней. Но если Иван считает, что я могу ему помочь… Может быть, у меня сейчас есть шанс хотя бы один раз в жизни совершить что-то действительно стоящее?

21

Если бы Данте жил в Москве в XXI веке, свой ад он бы срисовал с Московского метрополитена. Правда, вышла бы у него не божественная комедия, а чертовски смешной трагифарс. Оставь надежду, всяк сюда входящий…

Идти даже не нужно – в час пик стоит лишь ступить одной ногой за дверь любой станции, и тебя тут же подхватит бурное море человеческих тел, текущее сквозь турникеты вниз, в обложенное дурным кафелем подземелье. Главное – не споткнуться, иначе уедешь не домой, а в лучшем случае в реанимацию.

– Лет пять здесь не был, – говорит Иван, обернувшись, чтобы придержать передо мной дверь. – Но инстинкты, как видишь, остались.

Он в нерешительности останавливается в сумрачном вестибюле станции, но по его ноге тут же проезжает колесо тележки, которую тащит какая-то шустрая старушка. Классика жанра!

– Дай руку! – говорю я. – У меня абонемент на этот аттракцион.

Проскочив турникеты, мы, словно сиротки в бурю, рука об руку бросаемся в водопад пассажиров на эскалаторе.

– Стой справа, проходи слева – напоминаю я своему спутнику, точно тень Вергилия, сопровождавшая Данте в его адском путешествии.

Иван утыкается носом во вздыбленные, залитые лаком волосы какой-то тетки в деловом костюме, позади меня, почти уложив мне на плечи объемное пивное брюшко, удобно устраивается мужчина с газеткой. Слева с руганью и возмущением пробиваются вниз наиболее нетерпеливые пассажиры, задевая нас сумками и пакетами. Словно сардины, плотно утрамбованные в консервную банку, мы едем вниз.

Странно, но я вдруг осознаю, что смотрю на людей вокруг, на красные флаги, выложенные на мраморе под потолком вестибюля, на истертый миллионами подошв пол под ногами, на резиновые поручни эскалатора так, словно я сама не была в метро лет пять и вдруг решила прокатиться. Так хозяйка оглядывает квартиру, впервые приглашая важных гостей. Все детали, которые я обычно не замечаю, ежедневно наматывая километры под землей, неожиданно бросаются в глаза.

Тонкая полоска влажной ржавчины, просочившейся сквозь белую краску потолка над эскалатором. Наклеенные наскоро и незаконно на полированную поверхность перил стикеры с информацией о ближайших концертах неизвестных мне групп в неизвестных мне барах. Белесые комки жвачки, то здесь, то там прилепленные на светильники. Ряды рекламных щитов, возвещающие о невероятно щедрых процентах на банковские депозиты, о распродажах в мегамоллах или о снижении цен на занятия йогой. Духота, гомон, острая смесь духов и пота, смех, музыка, слишком громко играющая в чьих-то наушниках, странные персонажи, мелькающие в толпе. Девушка-гот под ручку с парнем с наружностью яппи. Парень в косухе, с двуручным мечом в самодельных кожаных ножнах за спиной. Две чопорные старушки в соломенных шляпках (это в октябре-то!). Силиконовая блондинка с декольте и мелкой шавкой подмышкой (на физиономиях обеих написано «Мы тут случайно! У нас просто машина сломалась!»). Одышливый батюшка в рясе и новеньких кроссовках «Nike». Какой-то чувак в понтовой ковбойской шляпе (где твоя лошадь, парень?). Патлатый бард лет за сорок, обремененный плешью и потертой акустической гитарой без чехла. Паноптикум. Музей восковых фигур. Вавилонское столпотворение.


Еще от автора Наталья Борисовна Милявская
Адреналин

Однажды пятеро столичных бездельников становятся драг-дилерами нового поколения – начинают продавать своим богатым клиентам чистейший наркотик, их собственный адреналин. Впрочем, главной целью развлекательного агентства «Адреналин» является не просто получение прибыли, но и тот драйв, который избавил от скуки самих главных героев. Однако погоня за деньгами и острыми ощущениями может стоить жизни организаторам забавы.


Скупщик

В Москве действует некий Скупщик — темный демон, который скупает таланты разочаровавшихся в успехе людей взамен на деньги и славу. Скупщика преследует галерист Илья Свирин — и в багажнике Ильи есть святая вода и деревянный крест. Но что именно нужно художнику от Демона?


Премия Дарвина

Однажды пять не особо удачливых человек по собственной глупости… умерли. Если вы думаете, что это финал истории, вы ошибаетесь – это ее самое начало. По ту сторону бытия, в странном месте под названием «Сортировочная», погибшим было предложено – отправиться дальше, в неизведанное, или попытаться отработать собственное «непреднамеренное самоубийство». Теперь пятерка «ходячих мертвецов» возвращается на Землю, чтобы спасти от случайной гибели таких же, как они, идиотов. Содержит нецензурную брань.


Питер глазами провинциалов

Эмоциональный путеводитель по Санкт-Петербургу.


Моё 8 марта

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Рекомендуем почитать
Судоверфь на Арбате

Книга рассказывает об одной из московских школ. Главный герой книги — педагог, художник, наставник — с помощью различных форм внеклассной работы способствует идейно-нравственному развитию подрастающего поколения, формированию культуры чувств, воспитанию историей в целях развития гражданственности, советского патриотизма. Под его руководством школьники участвуют в увлекательных походах и экспедициях, ведут серьезную краеведческую работу, учатся любить и понимать родную землю, ее прошлое и настоящее.


Машенька. Подвиг

Книгу составили два автобиографических романа Владимира Набокова, написанные в Берлине под псевдонимом В. Сирин: «Машенька» (1926) и «Подвиг» (1931). Молодой эмигрант Лев Ганин в немецком пансионе заново переживает историю своей первой любви, оборванную революцией. Сила творческой памяти позволяет ему преодолеть физическую разлуку с Машенькой (прототипом которой стала возлюбленная Набокова Валентина Шульгина), воссозданные его воображением картины дореволюционной России оказываются значительнее и ярче окружающих его декораций настоящего. В «Подвиге» тема возвращения домой, в Россию, подхватывается в ином ключе.


Оскверненные

Страшная, исполненная мистики история убийцы… Но зла не бывает без добра. И даже во тьме обитает свет. Содержит нецензурную брань.


Новый Декамерон. 29 новелл времен пандемии

Даже если весь мир похож на абсурд, хорошая книга не даст вам сойти с ума. Люди рассказывают истории с самого начала времен. Рассказывают о том, что видели и о чем слышали. Рассказывают о том, что было и что могло бы быть. Рассказывают, чтобы отвлечься, скоротать время или пережить непростые времена. Иногда такие истории превращаются в хроники, летописи, памятники отдельным периодам и эпохам. Так появились «Сказки тысячи и одной ночи», «Кентерберийские рассказы» и «Декамерон» Боккаччо. «Новый Декамерон» – это тоже своеобразный памятник эпохе, которая совершенно точно войдет в историю.


Черные крылья

История дружбы и взросления четырех мальчишек развивается на фоне необъятных просторов, окружающих Орхидеевый остров в Тихом океане. Тысячи лет люди тао сохраняли традиционный уклад жизни, относясь с почтением к морским обитателям. При этом они питали особое благоговение к своему тотему – летучей рыбе. Но в конце XX века новое поколение сталкивается с выбором: перенимать ли современный образ жизни этнически и культурно чуждого им населения Тайваня или оставаться на Орхидеевом острове и жить согласно обычаям предков. Дебютный роман Сьямана Рапонгана «Черные крылья» – один из самых ярких и самобытных романов взросления в прозе на китайском языке.


Город мертвых (рассказы, мистика, хоррор)

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Свет в окне

Новый роман Елены Катишонок продолжает дилогию «Жили-были старик со старухой» и «Против часовой стрелки». В том же старом городе живут потомки Ивановых. Странным образом судьбы героев пересекаются в Старом Доме из романа «Когда уходит человек», и в настоящее властно и неизбежно вклинивается прошлое. Вторая мировая война глазами девушки-остарбайтера; жестокая борьба в науке, которую помнит чудак-литературовед; старая политическая игра, приводящая человека в сумасшедший дом… «Свет в окне» – роман о любви и горечи.


Против часовой стрелки

Один из главных «героев» романа — время. Оно властно меняет человеческие судьбы и названия улиц, перелистывая поколения, словно страницы книги. Время своенравно распоряжается судьбой главной героини, Ирины. Родила двоих детей, но вырастила и воспитала троих. Кристально честный человек, она едва не попадает в тюрьму… Когда после войны Ирина возвращается в родной город, он предстает таким же израненным, как ее собственная жизнь. Дети взрослеют и уже не помнят того, что знает и помнит она. Или не хотят помнить? — Но это означает, что внуки никогда не узнают о прошлом: оно ускользает, не оставляя следа в реальности, однако продолжает жить в памяти, снах и разговорах с теми, которых больше нет.


Жили-были старик со старухой

Роман «Жили-были старик со старухой», по точному слову Майи Кучерской, — повествование о судьбе семьи староверов, заброшенных в начале прошлого века в Остзейский край, там осевших, переживших у синего моря войны, разорение, потери и все-таки выживших, спасенных собственной верностью самым простым, но главным ценностям. «…Эта история захватывает с первой страницы и не отпускает до конца романа. Живые, порой комичные, порой трагические типажи, „вкусный“ говор, забавные и точные „семейные словечки“, трогательная любовь и великое русское терпение — все это сразу берет за душу.


Любовь и голуби

Великое счастье безвестности – такое, как у Владимира Гуркина, – выпадает редкому творцу: это когда твое собственное имя прикрыто, словно обложкой, названием твоего главного произведения. «Любовь и голуби» знают все, они давно живут отдельно от своего автора – как народная песня. А ведь у Гуркина есть еще и «Плач в пригоршню»: «шедевр русской драматургии – никаких сомнений. Куда хочешь ставь – между Островским и Грибоедовым или Сухово-Кобылиным» (Владимир Меньшов). И вообще Гуркин – «подлинное драматургическое изумление, я давно ждала такого национального, народного театра, безжалостного к истории и милосердного к героям» (Людмила Петрушевская)