Было все, будет все. Мемуарные и нравственно-философские произведения - [208]

Кто теперь может здесь поднять голос против своей рабочей диктатуры с советским штампом? Кто, кощунственный, смеет заменить диктатора на его высоком посту, когда он, непреклонный, всесильный, отказывается убирать сор на улицах? Кто осмелится без него пустить в ход паровоз? Или доставить адресатам завалявшиеся на почте письма? Или выпечь хлеб для нуждающихся и продавать его в булочных? Функции диктатора-рабочего священны, как прерогативы монарха. Его жалованье неприкосновенно, как цивильный лист Императора. И во имя его блага, ради его священных войн, которые он ведет с работодателями, все в стране должны терпеть, страдать, переносить лишения, не имея даже возможности со своей стороны поднять восстание во имя свободы.

А ко всему этому – к захвату власти пролетариатом и к появлению на мировой арене самостоятельных камбоджцев, вьетнамцев, туарегов, берберов, рифян – еще один новый фактор, тоже обещающий преобразовать нашу цивилизацию на новых началах: атомная бомба. Притом, водородная.

Уже давно слышатся западные опытные взрывы в Неваде. Им в ответ – восточные опытные взрывы в Центральной Азии. Под эту культурную перекличку Востока и Запада – конференции. Беседы о разоружении, совещания в ООН, в Совете безопасности. Встречи больших четырех, девятнадцати средних, двадцати девяти малых…

И все напряженно ждут чего-то.

Казалось бы, в какую чудесную сказку могла превратить нашу жизнь благодетельная техника, не требующая от нас ни глубокой морали, ни излишнего художественного вымысла, ни религиозных суеверий и страхов. А, между тем, нет до сих пор этой сказки. Нет покоя измученной позитивной душе. Исчез отживший страх перед несуществующим Богом, – зато страх перед атомом гложет сознание.

Цивилизованный человек хорошо знает теперь, после недавней войны, как машина бывает ужасна в гневе. Она своими материнскими дарами и ласками может создать рай на земле. Но она же, в порыве ярости, готова довести человечество и до страшного земного суда.

И, действительно, страшным может быть ее последний суд, приговаривающий к геенне огненной и к скрежету зубовному всех людей без разбора. Начаться эта мистерия всеобщего разрушения и смерти может неожиданно, внезапно, при всеобщем неведении дня и часа: и под покровом ночи, этой испытанной союзницы всех убийц и грабителей, и при утренней улыбке стыдливой зари, и в полуденный разгар торжествующей жизни, и в нежный вечер томительных сумерек… Там, наверху, в прозрачной дали небес, где когда-то стоял Божий трон, где, отгоняя от себя духов тьмы, ангелы пели о земном мире и человеческом благоволении, – неожиданно появятся новые небожители: не духи, не люди, нечто после божественного создания мира заново созданное. Материя одухотворенная без души, гений мысли без мышления, неумолимое знание цели без сознания.

И послышится, как дьявол поет свою славу в вышних.

Блеснет в небе ослепительное человеческое солнце. Предсмертным громом ответит снизу земля. И гигантский неподвижный катафалк из багрово-черной ткани газов и дыма распластается над сотнями тысячей бывших живых, только что позитивно думавших, только что утилитарно чувствовавших, только что поклонявшихся себе и своему величию в содружестве с богоносной машиной. И сколько таких атомных солнц над главными средоточиями цивилизованной жизни, над пышными городами, над столицами бывшими когда-то великими!

Несколько мгновений, как при усовершенствованной казни, и все обратится в исторический сор, в культурную пыль, в тесто из человеческой крови и раздробленных костей, круто замешанное бетоном и сталью.

И что будет потом, со всеми оставшимися, уцелевшими сначала от мирного большевицкого рая, a затем от военного большевицкого ада? Одичавшие толпы, лишенные своих столиц, городов и жилищ, утерявшие все главные свои заводы и фабрики, источники и центры механической силы, пути сообщения и средства передвижения, – возобновят эпоху древнего великого переселения народов. Над виновниками войны с обеих сторон начнутся уже не нюренбергские суды, а самосуды на местах. В Париже, в Лондоне, в Москве, в Вашингтоне будут перевешаны все командующие земными и воздушными армиями, все президенты, короли, королевы, министры иностранных дел, министры тяжелой промышленности, труда, просвещения и даже изящных искусств. За военными преступниками будут охотиться уже не отдельные добровольные сыщики предыдущей войны, а само население целиком, вооруженное рычагами разбитых машин и откопанными в грудах фабричных развалин приводными ремнями, чтобы на них вешать виновных, из-за небывалой дороговизны веревок.

И среди всего этого бурного потока уцелевших людей, то там, то здесь, и на европейских и на американских просторах, появятся воскресшие фигуры Аттил, уже не вождей, не дуче, не фюреров, а окончательно одичавших пролетарских всадников, после коней которых не будет расти даже трава…

Не дай Господь, чтобы это так было. Но если цивилизованный мир, без Бога, без основ вечной морали, без жажды творческой красоты дойдет до подобного рокового саморазрушения, то отречется он и от своего последнего друга – машины, которой отдал всю последнюю любовь, все старческие ласки, все восторги и преклонение. Прокляв машину за ее обманный рай на земле, увидит человек зияющую пустоту перед собой и, быть может, исстрадавшийся, изнеможенный, почувствует ценность высших сторон духа, без которых физическая жизнь, заманчиво преображенная техникой, только суета и обман.