Была не была - [14]
Как долго не открывают. Наконец-то! Шаркает кто-то. Так и скажу: «Можно к Альке? Мы друзья».
— Тебе кого? — Алькин отец держится за дверь. Хмурый, сморщенный человек. Маленький. Дурно пахнет табаком и немытым бельем.
— Я к Альке.
— Нет здесь Альки. Алексей. Понял? Озоруют все, достается одному.
И здесь, значит, виноват Володя. Виноват, что его не вздули.
— Володя! Домой! Володя! — Это мама. На весь двор.
— Нельзя к Альке?
Маленький человек не ответил и дверь придержал.
Володя побрел вниз.
— Эй, куда ты? Спит он сейчас. Как сказать-то про тебя?
— Володя! Володя! Володя! — несется с улицы. Неужели и она для соседей?!
— Друг, скажите.
— А звать? Ишь ты, друг.
— Неважно.
— Володя! Володя! Володя! Домой!
13
Подглядывает.
Ты — как в клетке.
А улица полна посторонних людей.
Едут куда-то в автобусах — воскресенье!
Едят мороженое, поят газировкой малышей — воскресенье!
Пьют за палаточной водку прямо из бутылки. В такую-то жару!
У всех воскресенье. Все собрались вместе.
Людей-то — вон сколько!
Автобусов — сколько!
Улиц…
А Володя ушел из дому. Насовсем ушел. Как оторвал от себя дом.
Потому что, если не знают, не понимают — можно растолковать. Но если не хотят понять… В кармане два рубля шестнадцать копеек — сдача с тех трех рублей… Начинается новая жизнь. Только вот куда теперь? Был бы Алька — он бы придумал. А так — к кому?
Квартиры — открытые окна. А ты здесь нужен?
Магазины — открытые двери. А тебя ждут?
Люди мчатся прямо на тебя — не видят, что ли? Может, ты заколдован, превращен в пустоту?
Только и есть во всем городе один дом. Может быть. Не наверняка. Вот он, у метро. Семиэтажный. Из красного кирпича с балкончиками.
Про него Алька говорит:
«Когда мы жили на голубятне…» Потому что высоко жили, на самом верху.
У лифта старушка с коляской. Непременно спросит: «Куда? Зачем?»
Лучше пешком.
За дверями затаились, будто нет никого. Но выдают запахи. Здесь, например, варили кашу. Подгорела. Как будете есть? Вот площадка имени грудного младенца и его пеленок. А здесь пекли пирог. Тетя Женя — соседка сказала бы: «Сдобно живут».
Уф! Шестой этаж!
Так и пахнет зубным врачом и его бормашиной. Но Володе не сюда. Ему, верно, еще выше.
Узенькая лестница, низкая чердачная дверь.
Не заперта. Заглянул: никого. Черный коридор. Опять никого. Может, не живут здесь?
Ярко обрисована светом дверь в конце коридора. Наверное, там.
Приоткрыл.
Была низкая светлая комната, как бывает кают-компания. Сплошное окно через стену. А может, это аквариум… Аквариум, потому что рыбы. Голубая, с лицом тети Шуры. И новые — с незнакомыми лицами. Оказывается, можно скучать по картинам и радоваться, когда их встретишь.
А вот и сам он, Володя, глядит с картины. «Лунатик»…
Не похож, конечно…
— Кто там, входи давай. Посиди тихонько. Человек стоял спиной к Володе и не обернулся. Сутулая спина в синем рабочем халате. Кончик цветастого платка из-под ворота.
Он, он! Тот же, «без заслонки»! Дверь не заперта, картина открыта. «Входи, давай!»
И Володя вошел. Прямо в картину. Серые четырехугольные камни — маленькие и большущие. Без тени. Между ними щели и расщелины — улицы. Город в пасмурный день.
А из каменных трещин пророс, поднялся, распахнулся над городом огромный железный цветок. Это уж точно — железный. Художник как раз подбавлял ему металлического блеска. Володя, городской житель, не боялся заплутать в этих улицах, а над головой слышал позванивание металлических лепестков: самолет пролетит, посыплются искры от троллейбусной дуги…
— Ну что, старик?
Художник повернулся и глядел на Володю и чему-то был рад.
Та же черная борода, ровные зубы. Он будто даже подрос. Может, правда, комната низкая.
— Ведь он железный? — спросил Володя.
— Конечно! Городской. Своя красота! Жестковатая, тревожная. Ты понимаешь это?
— Вроде понимаю.
— Вот гляди, пейзажик. — Художник обнял Володю за плечи, подвел к окну.
Крыши, крыши, трубы — и все разные цветом и формой.
— Ты знаешь, я иногда завидую котам. Чертовски интересно пробежаться по крышам!
Отсюда казалось, что расстояний между домами нет.
— А вы здесь здорово устроились, — сказал Володя и обвел глазами комнату.
Ух ты! Как же сразу не заметил?! У стены стояла лодка. Настоящая, и над ней — скрещенные весла. Так прямо в доме и стояла! Володя подошел. Качнул. Тяжелая. Эх, вот бы тетю Шуру — соседку впустить! Тут бы ей и конец!
— Это долбленка, — сказал бородатый. — Из цельного куска. Я люблю дерево. Ты как?
Володя пожал плечами: смотря что сделано.
— Фактуру, понимаешь, старик, люблю. Вот эти разводы, круги от сучков. Теплоту! Ты на Севере не был?
— Нет. Я вообще мало где был.
— Ты махни, старик, на Север. Непременно. — Он подошел к другой стене.
Стена (чудеса прямо!) была обита рогожей. Золотистой, как ржаное поле. Как теплый лошадиный бок. Поверх рогожи была приделана узкая полочка некрашеного дерева. На ней стоял размалеванный глиняный петух на одной толстой ноге. И еще сапожок, плетенный, как лапоть. Сверху он был заткнут пробкой.
— Вот, видал? Понюхай.
Пахнуло лесным берестяным духом.
— Тоже с Севера, Соль в нем на покос носят. Не в бумажке, не в тряпочке — улавливаешь? Красота нужна.
