Был однажды такой театр - [7]

Дядюшка Али, который, если верить его словам, только что преподнес носорожков в дар Будапештскому зоопарку, а слоновые бивни — Национальному музею, по-прежнему любил порассказать Дюле о былых африканских денечках, причем количество историй множилось день ото дня. Не исключено, что это шутливое повествование было как-то связано с Дюлиным матросским костюмом. Иногда они делились соображениями о том, что неплохо было бы попасть в зомборскую труппу, которая летом играет в Фиуме. Оттуда можно прокатиться на юг, к маленьким негритятам, которые гоняют вместо мяча кокосовый орех.

Летом труппа выезжала на гастроли по обычному адресу, а Дюла оставался в Сегеде. Он много работал в мастерской, приводя в порядок сломанные подмостки, стулья и вешалки, отделывая туалетные столики. Кроме того, он обходил зрительный зал, проверяя обивку кресел и карнизов. Заметив порванный или отставший бархат, он тотчас же устранял недостаток при помощи крохотных медных гвоздиков. С матушкой ему не удавалось встретиться даже в это время. Бедняжка не имела возможности уехать из города. Им оставалась все та же тайная переписка.

На третьем году своей театральной жизни, прекрасным летним днем, Дюла впервые узнал, что такое любовь. Труппа в это время была еще в Сегеде, до отъезда оставалось около недели. Правда, началось все гораздо раньше, в понедельник на пасхальной неделе. Приемные родители запаслись духами и, прихватив с собой Дюлу, отправились с визитами ко всем женщинам труппы, намереваясь обрызгать всех без исключения[1]. Стоял туман, как это часто бывает на пасху.

Друзья двигались от одного знакомого дома к другому. Очередь дошла до пожилой актрисы, давно перешедшей на амплуа «благородных старух». Зайдя во двор, Дюла увидел девочку-подростка в белом платье, качавшую на качелях сестренку. На этот раз он был в парадном костюме — ни малейшей пестроты, белая рубашка похрустывала от крахмала и доставляла ему немало мучения. Девочка подняла на него глаза. Рука ее на минуту остановилась, задержав в воздухе цепные качели с сидевшей на них пятилетней девчушкой. Она стояла и смотрела на нарядного мальчика, а трое декораторов тем временем уже стучали в дверь Маришки Кендереши. Плохо соображая, что делает, Дюла метнулся к девочке и обрызгал ее из своего флакона. Девочка покраснела, но не рассердилась, по лицу промелькнуло некое подобие улыбки. Потом она отвернулась, и качели снова взлетели в тенистый воздух сада. На том все и закончилось. Минуту спустя они уже входили к достопочтенной Маришке Кендереши, одной из самых старых сегедских актрис, обладательнице маленькой комнатушки, обставленной собственной мебелью, увешанной лавровыми венками и фотографиями. Поприветствовав и поздравив хозяйку, посетители получили по стаканчику домашнего ликера странного лилового цвета.

Когда они снова очутились в саду, девочки уже не было, качели неподвижно висели среди цветочных головок с прозрачными от солнца лепестками.

Дюла давно принял к сведению, что на свете существуют женщины, волшебная комната Илы Зар, со всеми ее ароматами и шелками, до сих пор стояла у него перед глазами. В театре он каждый день сталкивался нос к носу с самыми красивыми актрисами, по которым сходили с ума поклонники, которым посвящали стихи поэты. Иногда наедине с собой или в обществе приемных родителей Дюла думал об этих актрисах, ему нравилась их походка, их изящные туалеты, он знал, кто и что выписывает себе из Будапешта или из Вены. Однако при виде девочки в белом он испытал нечто совсем иное.

Выйдя от Маришки, Дюла сразу же покинул своих опекунов. Несколько раз прочесав улицу, он вернулся к дому и проторчал там до самого полудня, проигрывая в уме разные варианты знакомства. В конце концов терпение его было вознаграждено. Девочка вышла из дома с зелеными воротами. Она обрадовалась Дюле, но, разумеется, виду не подала, смущение и радость выдал лишь робкий жест, которым она коснулась медной ручки, запирая ворота. Секунду-другую она стояла у ворот, с детской робостью глядя на Дюлу, потом встрепенулась и пошла в город. Походка у нее была чуть-чуть неуверенная, словно из-за того, что мальчик смотрел ей вслед. Дюла отважился тронуться с места только тогда, когда девочка повернула за угол. Пока он дошел до угла, она исчезла совсем.

В ближайшие три дня не было ничего интересного. Дюла неотступно думал о девочке в белом — надо сказать, что даже в мечтах он не шел дальше попытки знакомства. И вот три дня спустя произошло событие, очень сильно подействовавшее на Дюлу, смутившее его душу и показавшее ему, что делает с человеком любовь. Событие это и в городе наделало много шуму.

«Бонвиван» Золтан Корода был давно и безнадежно влюблен в юную инженю Изу Лукач. Любовь была безнадежна, главным образом потому, что Изе Лукач покровительствовал один из самых богатых помещиков в округе.

В тот день на землю неожиданно хлынуло весеннее тепло. Дюла был занят обычной работой, когда в мастерскую ворвался страшно взволнованный господин Шулек.

— Коржик, давай в ресторан «Замковый сад», живо! — с ходу крикнул он Дюле, стоявшему за верстаком.