Буйный Терек. Книга 2 - [149]

Гази-Магомед молчал.

— Какие? — спросил Шамиль.

— На Тилитль и Игали.

— Готовы женщины и старики? — осведомился Гази-Магомед.

— Да, имам. Все дети и больше половины женщин ожидают твоего приказа.

— Пусть сейчас же идут, пока русские не закрыли и эти пути. Пусть уходят и старики… Им здесь нечего делать.

— Не все хотят уходить. Разреши нескольким из них войти, они ждут твоего слова.

— Я сам выйду к ним, — сказал Гази-Магомед и, сопровождаемый Шамилем и старшиной, вышел на улицу.

Уже смеркалось. Горы сумрачно окружали аул. Веяло холодом, темнота быстро сходила на землю.

Перед мечетью стояла толпа. Здесь были женщины — старые и молодые, некоторые из них держали на руках детей; другие, постарше, жались к матерям. Несколько стариков сняли папахи при виде имама.

— Я с вами, братья, и с вами тоже, — обращаясь к женщинам, сказал Гази-Магомед, — Зачем меня позвали?

— Имам… аул окружают русские. Мы хотим, чтоб наши дети и жены ушли вовремя отсюда. Нам легче будет сражаться с неверными, если будем знать, что семьи наши в безопасности, — выступая вперед, сказал один из мюридов.

— Детей жаль, имам… Зачем им видеть то, что будет завтра… Пусть уходят, иначе наши руки будут связаны.

— Имам, мы верим, святой человек, что русские не войдут в Гимры, но дети наша жизнь, будущее народа. Решай сам, как поступить: уйти нам с детьми или остаться с мужьями?.. Как рассудишь, учитель, так и будет, — сказала высокая, полуседая женщина, и остальные повторили:

— Как скажешь, имам.

Несколько десятков мюридов, местных и пришельцев из других аулов, молча ждали ответа.

Горы уже затянуло темной пеленой, кое-где зажглись огни.

— Женщинам, всем женщинам с детьми сейчас же надо уходить на Тилитль. И старикам тоже… Все, кто не в силах держать оружие, уходите. Именем пророка и во славу нашего святого дела разрешаю уходить… — громко сказал имам.

Наступило молчание. Потом всхлипнули несколько женщин, кто-то истерически зарыдал, заплакали дети.

— А ты, имам? Разве ты останешься здесь? — тихо спросили из толпы.

И опять наступило молчание. Было слышно, как дышали сотни людей, жадно ловя ответ имама.

— Я остаюсь здесь, братья. Уйдут только те, кто не в состоянии держать оружие. И довольно слов… уходить надо теперь же, пока русские не закрыли дороги.

— Имам, что будет с тобой, если проклятые ворвутся в Гимры? Кто заменит тебя? — с беспокойством и тревогой выкрикнула женщина, что спрашивала его.

— Делай свое дело, Салтанет… Уходи сейчас же и уводи остальных. Я не для того позвал на газават ваших сыновей и мужей, чтобы в тяжелые дни оставить их. Спешите, и да будет вам аллах защитой в пути, — закончил Гази-Магомед и пошел по тропинке, белевшей среди камней, вверх к позициям, занятым караулами и отрядами.

С вершины скалы, нависшей над дорогой, далеко была видна вся местность.

— Что, братья, какие вести?.. Далеко гяуры? — спросил имам, присаживаясь возле мюридов, наблюдавших за тропинками, ведшими на Коронай.

— Русские идут с запада.

— И с востока тоже… Их солдаты вчера заняли Хидатль…

— Говорят, будто они тащат сюда и свои, богом проклятые, пушки. Правда ли это, имам?

— Пушки сюда не дойдут, — уверенно ответил Гази-Магомед. — По таким кручам и обрывам русским не пройти… Будьте только преданы святому делу, не спите, наблюдайте за путями и… не берегите себя… Каждый, кто умрет в бою с неверными, уже через день будет у подножия аллаха…

— Газават… Алла Аллагу!! — ответили мюриды.

Гази-Магомед поднялся и долго смотрел в ту сторону, откуда ожидались русские.

— Аллах с нами… и пророк не оставит нас, братья, — наконец произнес он и пошел обратно к аулу.

Никто из сопровождавших его людей не произнес ни слова.

Когда они подошли к мечети, женщин и детей уже не было. Человек сорок стариков, не пожелавших уйти из аула, толпились на площади.

Наступало время ночного намаза.

— Братья, настало время намаза, исполним его. Помолимся, чтоб аллах даровал нам победу, — предложил Гази-Магомед.

Скупая осенняя луна озарила площадь, на которой молились мюриды.

Гимры молчали. Не было обычного шума, предшествующего сну. Одни сакли были брошены, в других еле теплились огни. Там коротали ночь те, кто должен был утром сменить посты.

Собаки беспокойно и испуганно тявкали по дворам.

В сакле старшины расположился штаб имама. Туда время от времени приносили донесения от отрядов, занявших дороги, тропинки и проходы вокруг Гимр.

Прибыли посланцы от Гамзат-бека, занимавшего своим пятисотенным отрядом Сулакское ущелье.

«Русские не спешат, они медленно движутся с трех сторон. Их пешие части уже соединились возле Иргиноя… Их много… может быть, тысяч семь», — доносил Гамзат.

На улице и во дворах спали мюриды. Оставленные жителями сакли были заполнены ими. Кое-кто бродил по аулу. На площади горели костры, возле которых грелись караулы и те, кому не удалось найти места в саклях.

С окраины села потянуло печеными лепешками и чуреком. Это не пожелавшие уйти женщины пекли чеченские и лезгинские лаваши и варили хинкал. То там, то здесь мелькали искорки и с характерным посвистом звенела сталь. Это коротавшие ночь без сна мюриды точили кинжалы и шашки. Некоторые тихо переговаривались между собой. Иногда во сне кто-то выкрикивал невнятные слова, и опять тишина охватывала площадь, улицу и аул Гимры.