Буйный Терек. Книга 1 - [166]

Оба генерала, затаив дыхание, возбужденные и изумленные, смотрели с возвышенности вниз, где сверкали штыки, дымилась степь, падали люди и, вгрызаясь в грозную иранскую дугу, давя и сокрушая ее, пробивались русские батальоны.

— Непостижимо! — пожал плечами Паскевич.

Симонич упал.

— Братцы, командира убило! — закричали бежавшие возле солдаты.

— Ранило, — превозмогая боль и приподнимаясь с земли, сказал полковник, — не обращайте на меня внимания, бейте врага, не давайте ему пощады!

— Эй, носилки сюда!

— В бой, господа, битва только начинается. По местам! — крикнул Симонич.

Фельдшер уже перевязывал его ногу. Рана была тяжелая — раздроблена кость, но Симонич не разрешил уносить себя с поля боя.

— Бой только начинается. Положите меня на горке, чтоб я видел всю картину, — приказал он.

Полулежа на бурке, не обращая внимания на раны и грохочущий возле бой, он командовал своей пехотой. Заменивший его майор Долин был убит тут же, подполковник Лаптев тяжело ранен, убиты штыками капитаны Васильев и Майсурадзе, тяжело ранены майоры Дудов и Тер-Погосов. Штыки сверкали на солнце. Лязгала сталь, хрипло кричали раненые. Жгло солнце, туча густой желтой пыли слепила глаза, а люди ожесточенно дрались, и полковник Симонич, ослабевший и обессиленный, не уходил в тыл, бросая в нужные места свою резервную полуроту.

В отдалении от боя, в оврагах, кустах, садах и на возвышенности начинавшегося Кара-Дагского хребта находились люди. Они уже с самой зари сидели тут, дожидаясь конца сражения, которое определило бы, к кому им, вооруженным поселянам местных татарских сел, примкнуть. Они были убеждены, что малочисленные русские войска будут разбиты, но история и опыт прошлых войн России с Персией научили их уважать русское оружие и не доверять многочисленности иранских войск.

И сейчас, сидя вдали от боя, они со знанием дела обсуждали все детали ожесточенного сражения.

— Русские побьют кизилбашей, — убежденно сказал Агалар Муса-бек. — Если они выдержали натиск десятков тысяч сарбазов и не побежали, то теперь дело валиагда, — он плюнул на песок, — тьфу! Я знаю русских. Теперь они станут драться, как львы!

— Они стойки, но, хвала аллаху, и непобедимые войска его высочества тоже не навоз, — с восточным спокойствием ответил его брат мулла Мешеди Мусаиб, убежденный сторонник персов. — Ай, сволочи, ай, собачьи дети, они бегут! — вдруг завопил он, подскакивая с места.

— Я тебе говорил, брат, не спеши… так и вышло, русские всегда били иранцев.

Муса-бек с удовольствием смотрел на оправившуюся от удара грузино-татарскую милицию: повернув коней, на всем скаку врезалась она в гущу боя и примкнула к драгунам, яростно рубившим персов.

В лучах палящего солнца было видно, как, сверкая, взлетают клинки, и, казалось, даже издали был слышен хряск шашек. Драгуны так умело, отважно и свирепо рубили, кололи, топтали и уничтожали противника, что Паскевич восхищенно закричал:

— Атака, достойная Тюренна![113]

Он с удивлением следил за драгунами, которых только вчера разносил за их неумение биться в конном строю. А они, разметав иранскую конницу, рубили одиночных, пеших и конных иранцев.

Налетевшие сбоку грузины и татарская милиция с воем и визгом обрушились на отступавшую конницу принца Мамеда.

И вдруг вся масса персидской кавалерии повернула в страхе и помчалась назад, давя в паническом бегстве свои же резервы. Сам Мамед-Мирза, наблюдавший за боем с высоты отдаленного холма, вскочил на коня и первым понесся по Елизаветпольской дороге в сторону Курак-Чая. Это бегство и увидел мулла Мешеди Мусаиб, наблюдавший с холма за боем.

Но этот эпизод не мог иметь решающего значения для исхода сражения. Оно, по сути, только разворачивалось, и вся еще не тронутая восемнадцатибатальонная масса иранской пехоты лишь начала ввязываться в бой.

Как только конница Мамеда-Мирзы вышла из боя, на ее место скорым шагом рванулись четыре пехотных батальона, встретившие драгун оглушительным залпом. Сарбазы смело кинулись в штыки на налетевших на них драгун.

Полковник Шабельский упал вместе с конем. Конь, которому пуля пробила голову, издыхал. Шабельский высвободился из-под него. Кругом шла ожесточенная сеча.

— Вашскобродь, садитесь на моего коня! — крикнул ему один из драгун, и полковник, вскочив в седло, опять показался перед своим дивизионом.

Грузины гнали остатки конницы Мамеда, в центре в жестоком рукопашном бою изнемогали батальоны первой и второй линии. Вельяминов перенес огонь артиллерии на резервы противника. Сутолока и сумятица боя мешали разобраться в обстановке.

Паскевич заметил тяжелое положение первого дивизиона драгун. Он подозвал командира второго дивизиона майора князя Андроникова.

— Атакуйте своими эскадронами пехоту персов. Истребите ее, не дайте уйти никому.

Драгуны Андроникова, уже давно ждавшие этого момента, с таким напором вломились во фланг иранской пехоты, что смяли первые шеренги сарбазов. Свежие эскадроны в пять минут шашечной рубкой положили четыре ряда сарбазов. Звон стали, ударяющейся о штыки, вопли и стоны, крики дерущихся, грохот рвущихся гранат, ржание коней перенеслись в глубь иранской позиции. Правого крыла персидской дуги уже не существовало, бой разгорелся в центре и на левом фланге, где два батальона русской пехоты и донские полки, оттесняемые дружными и сильными ударами персов, шаг за шагом отступали, сбиваясь к городским садам Елизаветполя.