Буян - [122]
Евдоким видел, что запуганное самодержавие очухалось и за пережитый страх расплачивается террором, смертными казнями, полицейским сыском. Чем же народу ответить на все это? Осталось одно: самосуд.
Дни сыпались беспорядочно, как сыплются на снег внезапно прихваченные морозом живые листья, чтоб затем ветер смел их в небытие. Жизнь шла своим чередом, и каждому надо было за нее бороться. Бороться по-новому, иными, чем прежде, средствами, которые, как думал все чаще Евдоким, могли бы в данный момент дать наибольший эффект.
И тогда он сказал себе: хватит гоняться за красивой радугой в небе, надо разгонять мрак на земле. Он вошел в боевую организацию максималистов с твердой надеждой дожить до конечной победы. Реакционеры, подсовывающие камень под острый топор революции, должны отступить или умереть.
Новообращенному боевику Шершневу никаких серьезных террористических актов долгое время не поручали. Череп-Свиридов говорил: «Честь умереть за народное дело надо еще заслужить».
…На первое задание Евдоким шел спокойно, как на прогулку в Струковский сад. Все было тщательно изучено, рассчитано, отрепетировано. Шутка ли: среди бела дня взорвать здание жандармского управления со всеми секретными бумагами и святая святых — тайной картотекой на революционеров.
И вдруг — осечка. Подвела несовершенная конструкция бомбы. «Но одна ли бомба виновата?» — размышлял Евдоким. Он не верил в рок, предопределение и тому подобную мистику и все же удивлялся, что не остался до сих пор без головы. Ведь все произошло совсем не так, как он себе представлял. Стоя сейчас на Алексеевской площади, он будто рассматривал внимательно пьедестал памятника Александру II, а взгляд и мысли были далеко-далеко…
Толчок в бок привел Евдокима в себя. Скошенным глазом увидел своего ассистента — сигналиста Григория Фролова.
— Идем, нечего здесь… — сказал тот с досадой.
Удрученный Евдоким поплелся за ним, проклиная свою невезучесть, ожидая сурового разноса от комитета. Но, к удивлению, ничего такого не произошло. Его не отругали, даже не упрекнули: речь шла главным образом о технической стороне неудавшегося дела. Было принято решение: Евдокиму оставить город. Жандармские чины видели его в лицо, и теперь филеры приложат все силы, чтобы поймать бомбиста. Ему предстояло переправиться за Волгу в деревню Рождествено и жить там под видом дачника, пока утихнет полицейская ажитация.
Зелено-луговое Рождествено — далекая окраина Симбирской губернии — кишело всяким приезжим людом. Зато сыщиков здесь вертелось гораздо меньше, чем в пригородах Самары. В трудный час, когда нужно было временно скрыться, социал-демократы и эсеры находили там прибежище.
Хозяин конспиративной самарской квартиры, где собрался на совещание комитет максималистов, сообщил, что сегодня с вокзала отсылают этап на Соловки. Все решили идти проводить товарищей.
На платформе вокзала скопище народа, мелькали фуражки, черные и красные рубахи рабочих, яркие цветастые платья женщин, разодетых, словно на праздник. Толпа гудела и теснилась. Тут же прохаживались жандармы, вертелись какие-то беспокойные личности в штатском. Их цепкие глаза с подозрением облапывали толпящуюся публику.
Евдоким с Череп-Свиридовым отошли в сторонку, подальше от греха, и встали за станционной кубовой, которая ближе к водонапорной башне. На первом пути красный товарняк зиял распахнутыми дверями теплушек.
— Для них… — сказал Череп-Свиридов.
— Ведут! Ведут! — прошумело над перроном, и спустя минуту в ворота вокзала стал втягиваться хмуро этап. Закричали-заголосили женщины. Полиция бросилась оттеснять толпу, конвой раздвинул ее еще шире, на перроне показались первые ряды ссыльных. Впереди шли молодые парни в студенческих тужурках внакидку, с горделиво-презрительными усмешками на губах. В толпе провожающих голоса:
— А за что господ-то высылают?
— За беспорядки, за что ж…
— А мужиков?
— А тех — за порядки…
Рядом со студентами в третьем ряду Евдоким увидел Щибраева, Солдатова, Земскова… Лицо Щибраева было бледно, бородка в тюрьме отросла, и теперь он еще больше походил на Иисуса Христа. Только скорби и угрюмости в нем не было: голова поднята, в черных провалах глазниц холодно и гневно горели глаза. За плечом он нес серую холщовую котомку. Казалось, вот сейчас он поднимет руку с тремя перстами апостольскими и благословит рабочую силушку, вышедшую провожать своих товарищей в далекую ссылку.
И на самом деле, он поднял руку и крикнул что-то, но в этот момент, словно по сигналу, взревели на все голоса гудки паровозов — протяжно и тревожно. Это машинисты говорили свое «прощай» товарищам-революционерам.
На перроне все зашевелилось. Забегали солдаты, засуетились встревоженно жандармы. Толпа взбурлила, замахала в смятенье руками, толкаясь и шумя: откуда-то сверху на головы посыпались белые листовки. Рычали гудки, неистово свиристели свистки полицейских, грохали по дощатому настилу жандармские сапоги. Но людей не удержать: всяк норовил схватить в кутерьме листовку, спрятать, унести с собой. И хватали. И прятали кто куда со злой ухмылкой.
Евдоким заметил, как одна из листовок, покружив над горячей крышей кубовой, прилипла возле водосточной трубы. Он подсадил долговязого Черепа, и тот сграбастал ее своей длинной ручищей. Евдоким взглянул на листовку и удивился: это была не прокламация, а прощальное письмо Лаврентия Щибраева, напечатанное в типографии Самарского комитета РСДРП. Евдоким в последний раз посмотрел на поезд и в последний раз увидел бледное лицо Щибраева. Тот стоял на пороге вагона, что-то горячо говорил толпе, а два конвоира с покрасневшими от натуги ряхами старались сдвинуть заевшую тяжелую дверь. Щибраев махнул рукой, улыбнулся, и его сухое аскетическое лицо на миг преобразилось, посветлело. И тут Евдокима охватила внезапная странная зависть. Он с мгновенным прозрением понял, что этот неистовый Щибраев, стоящий ближе к смерти, чем к жизни, владеет чем-то таким, чего не было у него, Евдокима, чего он не постиг.
В книгу Ивана Арсентьева входят роман «Преодоление» и повесть «Верейские пласты». Роман «Преодоление» рождался автором на одном из заводов Москвы. Руководство завода получило срочное задание изготовить сложные подшипники для станкостроительной промышленности страны. В сложных, порой драматических ситуациях, партком и профком завода объединили лучшие силы коллектива, и срочный заказ был выполнен.Повесть «Верейские пласты» посвящена возвращению в строй военного летчика, который был по ошибке уволен из ВВС.
Книга о каждодневном подвиге летчиков в годы Великой Отечественной войны. Легкий литературный язык и динамичный сюжет делает книгу интересной и увлекательной.
В этом романе писатель, бывший военный летчик, Герой Советского Союза, возвращается, как и во многих других книгах, к неисчерпаемой теме Великой Отечественной войны, к теме борьбы советского народа с фашистскими захватчиками. Роман охватывает период от начала войны до наших дней, в нем показаны боевые действия патриотов в тылу врага, прослежена жизнь главного героя Юрия Байды, человека необычайной храбрости и стойкости.
Летчик капитан Иван Арсентьев пришел в литературу как писатель военного поколения. «Суровый воздух» был первой его книгой. Она основана на документальном материале, напоминает дневниковые записи. Писатель убедительно раскрывает «специфику» воздушной профессии, показывает красоту и «высоту» людей, которые в жестоких боях отстояли «право на крылья». Также в том входит роман «Право на крылья».
Известный роман выдающегося советского писателя Героя Социалистического Труда Леонида Максимовича Леонова «Скутаревский» проникнут драматизмом классовых столкновений, происходивших в нашей стране в конце 20-х — начале 30-х годов. Основа сюжета — идейное размежевание в среде старых ученых. Главный герой романа — профессор Скутаревский, энтузиаст науки, — ценой нелегких испытаний и личных потерь с честью выходит из сложного социально-психологического конфликта.
Герой повести Алмаз Шагидуллин приезжает из деревни на гигантскую стройку Каваз. О верности делу, которому отдают все силы Шагидуллин и его товарищи, о вхождении молодого человека в самостоятельную жизнь — вот о чем повествует в своем новом произведении красноярский поэт и прозаик Роман Солнцев.
Книга посвящена жизни и многолетней деятельности Почетного академика, дважды Героя Социалистического Труда Т.С.Мальцева. Богатая событиями биография выдающегося советского земледельца, огромный багаж теоретических и практических знаний, накопленных за долгие годы жизни, высокая морально-нравственная позиция и богатый духовный мир снискали всенародное глубокое уважение к этому замечательному человеку и большому труженику. В повести использованы многочисленные ранее не публиковавшиеся сведения и документы.
Владимир Поляков — известный автор сатирических комедий, комедийных фильмов и пьес для театров, автор многих спектаклей Театра миниатюр под руководством Аркадия Райкина. Им написано множество юмористических и сатирических рассказов и фельетонов, вышедших в его книгах «День открытых сердец», «Я иду на свидание», «Семь этажей без лифта» и др. Для его рассказов характерно сочетание юмора, сатиры и лирики.Новая книга «Моя сто девяностая школа» не совсем обычна для Полякова: в ней лирико-юмористические рассказы переплетаются с воспоминаниями детства, героями рассказов являются его товарищи по школьной скамье, а местом действия — сто девяностая школа, ныне сорок седьмая школа Ленинграда.Книга изобилует веселыми ситуациями, достоверными приметами быстротекущего, изменчивого времени.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
