Буян - [119]

Шрифт
Интервал

Губернатор принял его в кабинете, слева от парадной лестницы. Ивану Львовичу Блоку было лет под пятьдесят. Лицо довольно свежее, но усталое, обрамленное седой бородой. Серые волосы, тоже с сединой, аккуратно зачесаны назад. Одет в китель суровой английской рогожки, на шее орден. Встал навстречу гостю, протянул холеную руку с заостренными ногтями. Глаза неподвижно серьезные. Человек решительный и настойчивый, он во всех отношениях импонировал новому министру внутренних дел, не в пример полулибералу Засядко, которого освободил от должности еще граф Витте.

В прохладной тиши кабинета Блок сразу же повел разговор о положении в губернии.

— Вот, пожалуйста, полюбуйтесь, какие шедевры распространяются по городу и уездам.

Порывшись в ящике стола, он протянул напечатанную в типографии листовку. Кошко увидел заголовок «Манифест» и вскинул на губернатора вопросительный взгляд.

— А вы прочитайте. Прочитайте дальше, — усмехнулся тот мрачно.

Кошко углубился в чтение и тоже помрачнел. В листовке писалось:

«Мы, милостью пушек, пулеметов и нагаек, Николай второй и последний.

Данник японский, покоритель Прибалтийский, Кавказский, Сибирский, укротитель Саратовский, Тамбовский, палач Польский, клятвопреступник Финляндский и прочая и прочая преступления совершивший, объявляем всем нашим маловерным подданным:

В непрестанном попечении о нуждах народных признали Мы за благо: в каждую деревню взамен урядников назначать свиты Нашей генерал-адъютантов с подобающим окладом. Ввиду недостатка в означенных генералах в виде временной меры повелеваем производить в сей чин всякого околоточного, организовавшего черную сотню и устроившего погром. Потребные для сего суммы, за пустотой казны Нашей, повелеваем Мы Нашему министру финансов, по укоренившемуся обычаю, занять, за границей.

К крайнему Нашему прискорбию, злонамеренным лицам удалось доказать заграничным банкирам, что Мы с Августейшим домом Нашим разворовали все золото и подменили его ничего не стоящими бумажками. С другой стороны доселе покорный воле Нашей мужик не токмо отказался голодать и содержать любовниц Наших и чиновников, но, слушаясь злых подговоров крамольных забастовщиков-рабочих, стал изгонять излюбленных Наших дворян из их поместий, а Нас с Августейшим домом и вовсе из России.

Все сия прискорбные обстоятельства вынудили Нас учинить расправу, именуемую Государственной Думой, дабы оная Дума удержала Нас на троне, помещиков наших в имениях, а мужиков в голоде и кабале, крамольных же забастовщиков вовсе уничтожила. Для вящей свободы выборов повелеваем присутствовать на оных шпионам и полиции с таким расчетом, чтобы неугодные Нам кандидаты беззамедлительно отправлялись в тюрьму: буде же по обстоятельствам дела понадобится — и на виселицу.

Объявляя о таком Нашем неуклонном решении, предлагаем Нашему корпусу жандармов передать Наше Монаршее благоволение холопски-угодливым кадетам, а по миновании в них надобности засадить оных в тюрьму, утешая скорой амнистией.

Дан в Царском Селе в лето от Рождества Христова тысяча девятьсот шестое, царствования же Нашего последнее.

На подлиннике подписал Николай второй — рукой народа добавлено — и последний.

Раздобыл и издал Самарский Комитет Рос. с-д. Раб. партии».

Кошко положил листовку на стол. В зрачках его сверкнул острый огонек, гладкое лицо покрылось неровным румянцем, брови стянулись на переносице. Засопел:

— Да-с… Открытое подстрекательство к свержению монархии.

По губам Блока скользнула змейкой сардоническая усмешка. Развел холеными руками.

— А что же м-м… жандармское управление? — уставился на него Кошко, вытянув шею.

— Э! — крякнул Блок, как после доброй чарки. — Будто вы не знаете… Жандармская служба вне нашего ведения. Глупо, но факт! А против факта… гм… не попрешь. Вот и получается: жандармское управление само по себе, делает что-то или не делает — нам неведомо, а губернские власти вынуждены в одиночестве раздираться в борьбе с крамолой. Помощь от нашей самарской жандармерии ничтожна, агентов ее знают не то что революционеры, а каждый обыватель, будто у них на лбу написано. Вот мы и вынуждены прибегать к открытой силе, а надежных войск мало. Крестьянские же волнения с каждым днем растут, то и дело приходится выезжать на беспорядки. Особенно возбуждают деревню газетные отчеты о заседаниях Думы. Правительство там открыто осуждается, как уголовный преступник. И вообще местная печать разнуздана невообразимо. «Самарскую газету» захватили социал-демократы, «Самарский курьер» работает на эсеров. Свобода печати!.. Так что одними карательными мерами поддерживать в губернии порядок не так-то просто.

Кошко был согласен с Блоком. Конечно, в крайнем случае можно и штыками водворить в губернии мир, но то будет уже «римский мир», о котором еще древний историк Тацит писал: «Где римляне превратили край в пустыню, там, говорят, установили мир».

«Нет, я не пойду по пути римлян, — сказал себе Кошко. — Твердость, но и гибкость, хитрость, но и терпение одновременно. Мудр и дальновиден Петр Аркадьевич: революция изменчива, может принимать всякие формы и виды, и тогда государству недолго превратиться в пороховой погреб. Нет, одна сила как средство политической борьбы не годится. Иное дело — внутренняя реорганизация, аграрная реформа и именно такая, какую задумал министр внутренних дел. Дать возможность взыграть хищному эгоизму мужиков, и они перегрызутся, как дикие звери из-за куска падали. И войск никаких не потребуется для усмирения смуты».


Еще от автора Иван Арсентьевич Арсентьев
Преодоление

В книгу Ивана Арсентьева входят роман «Преодоление» и повесть «Верейские пласты». Роман «Преодоление» рождался автором на одном из заводов Москвы. Руководство завода получило срочное задание изготовить сложные подшипники для станкостроительной промышленности страны. В сложных, порой драматических ситуациях, партком и профком завода объединили лучшие силы коллектива, и срочный заказ был выполнен.Повесть «Верейские пласты» посвящена возвращению в строй военного летчика, который был по ошибке уволен из ВВС.


Суровый воздух

Книга о каждодневном подвиге летчиков в годы Великой Отечественной войны. Легкий литературный язык и динамичный сюжет делает книгу интересной и увлекательной.


Короткая ночь долгой войны

Введите сюда краткую аннотацию.


Три жизни Юрия Байды

В этом романе писатель, бывший военный летчик, Герой Советского Союза, возвращается, как и во многих других книгах, к неисчерпаемой теме Великой Отечественной войны, к теме борьбы советского народа с фашистскими захватчиками. Роман охватывает период от начала войны до наших дней, в нем показаны боевые действия патриотов в тылу врага, прослежена жизнь главного героя Юрия Байды, человека необычайной храбрости и стойкости.


Суровые будни (дилогия)

Летчик капитан Иван Арсентьев пришел в литературу как писатель военного поколения. «Суровый воздух» был первой его книгой. Она основана на документальном материале, напоминает дневниковые записи. Писатель убедительно раскрывает «специфику» воздушной профессии, показывает красоту и «высоту» людей, которые в жестоких боях отстояли «право на крылья». Также в том входит роман «Право на крылья».


Рекомендуем почитать
Скутаревский

Известный роман выдающегося советского писателя Героя Социалистического Труда Леонида Максимовича Леонова «Скутаревский» проникнут драматизмом классовых столкновений, происходивших в нашей стране в конце 20-х — начале 30-х годов. Основа сюжета — идейное размежевание в среде старых ученых. Главный герой романа — профессор Скутаревский, энтузиаст науки, — ценой нелегких испытаний и личных потерь с честью выходит из сложного социально-психологического конфликта.


Красная лошадь на зеленых холмах

Герой повести Алмаз Шагидуллин приезжает из деревни на гигантскую стройку Каваз. О верности делу, которому отдают все силы Шагидуллин и его товарищи, о вхождении молодого человека в самостоятельную жизнь — вот о чем повествует в своем новом произведении красноярский поэт и прозаик Роман Солнцев.


Хлебопашец

Книга посвящена жизни и многолетней деятельности Почетного академика, дважды Героя Социалистического Труда Т.С.Мальцева. Богатая событиями биография выдающегося советского земледельца, огромный багаж теоретических и практических знаний, накопленных за долгие годы жизни, высокая морально-нравственная позиция и богатый духовный мир снискали всенародное глубокое уважение к этому замечательному человеку и большому труженику. В повести использованы многочисленные ранее не публиковавшиеся сведения и документы.


Моя сто девяностая школа

Владимир Поляков — известный автор сатирических комедий, комедийных фильмов и пьес для театров, автор многих спектаклей Театра миниатюр под руководством Аркадия Райкина. Им написано множество юмористических и сатирических рассказов и фельетонов, вышедших в его книгах «День открытых сердец», «Я иду на свидание», «Семь этажей без лифта» и др. Для его рассказов характерно сочетание юмора, сатиры и лирики.Новая книга «Моя сто девяностая школа» не совсем обычна для Полякова: в ней лирико-юмористические рассказы переплетаются с воспоминаниями детства, героями рассказов являются его товарищи по школьной скамье, а местом действия — сто девяностая школа, ныне сорок седьмая школа Ленинграда.Книга изобилует веселыми ситуациями, достоверными приметами быстротекущего, изменчивого времени.


Дальше солнца не угонят

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Дорогой груз

Журнал «Сибирские огни», №6, 1936 г.