Буян - [113]
— А тебе чего тут надо, старый сыч?
Усатый солдат — тоже, слава богу, в летах — уставился на него из-под разлатых бровей. Что было отвечать? Стояли нос к носу, таращили один на другого глаза: один мужик в зипуне, другой — в серой шинели. Зипун развел руками, вздохнул.
— Здесь, братец, говорили про землю, а у меня ее нету. Зашел послушать, где она и кому когда дадут. Не помешала бы десятинка-другая, а?
Серая шинель ничего не ответила, только повернулась боком, вытолкала зипун в сторону от жандармов.
В это время Череп-Свиридов затащил Евдокима в одну из боковых комнат, куда набились дружинники.
— Слушай, Дунька, — сказал он, теребя его за пуговицу, — помогай спасать оружие.
— Хм… Помогай! Я не знаю, как свою пукалку спасти!
— Очень просто: надо сделаться санитаром.
— Чего? — посмотрел Евдоким на него свысока.
— Не в натуре, а носилки протащить. Смекаешь?
Евдоким пожал плечами.
— Тебе ничего не стоит, а нашего брата филеры враз накроют и все — прахом. Понял? — спрашивал Череп-Свиридов и, видя, что Евдоким готов согласиться, гукнул через плечо: — Чиляк! Пошли! — Тот появился тут же, как черт из коробочки. — Поди-ка, гавкни наружу, пусть носилки подают. Да шума там побольше подними, дескать, женщина беременная в обморок тюкнулась. Живо!
Чиляк молча исчез, как его и не было. Череп подмигнул стоящим выжидательно под стенами дружинникам и тут же в растопыренные полы его пальто посыпались револьверы. Оружием нагрузили и Евдокима. Потом долго петляли в кромешной тьме за кулисами. Торкнулись в какую-то дверь, похоже — артистическую уборную, — вошли. Там горела свеча. Спиной к двери, опершись руками на туалетный столик, стояла женщина.
— Вот… — сказал Череп-Свиридов, сваливая с грохотом на пол оружие. — Сейчас доставлю все остальное.
— Хорошо. Уходите, — шепотом ответила женщина, не оборачиваясь.
Череп показал на выход. Прикрыли за собой дверь. Шепнул на ухо Евдокиму:
— Ух, черт-девка! Ну-у!.. Нам бы побольше таких, эх!.. — кивнул он куда-то. — Ты, между прочим, стой здесь и к дверям никого не подпускай. Я пошел за носилками.
Евдоким остался в темноте один. Прислонился плечом к неоштукатуренной кирпичной стене, принялся ждать. Помалу глаза привыкли к мраку, и он увидел тоненькую полоску света, расщепляющую дверь. «Кто же она, та «черт-девка», о которой с таким восхищением отозвался скупой на похвалы Череп?» — подумал Евдоким, внезапно охваченный навязчивым любопытством. Прислушался. Кругом тишина, только в зале глухо гудели голоса публики, ожидающей очереди на освобождение. «Заглянуть?» — скосил Евдоким глаза на полоску света, подумал и осторожно приблизился на цыпочках, припал к щелке. Женщина, как и вначале, стояла спиной к двери, лица ее видно не было. Вернее, она не стояла, а нагибалась, поднимала с пола оружие и прятала его на себе. Подол платья забросила на плечи, рубашку приподняла до живота, и было видно, как из-за пояса кружевных панталончиков топорщатся рукоятки револьверов. Выше колен в штанинах, нетуго обтягивающих ноги, тоже выпирали стволы смит-и-вессонов…
«Ну и ну… — мысленно сказал Евдоким и вдруг густо покраснел. — Свинья! Подглядываешь, как школяр за девками на купанье…» — выругал он себя и все же продолжал смотреть на гибкую талию, на девичьи неразвитые бедра незнакомки, все еще надеясь увидеть ее лицо. Но та, словно чувствуя, что за ней наблюдают, не поворачивалась. Куча револьверов таяла, а изящная незнакомка, раздуваясь, как на дрожжах, превращалась в неуклюжую фефелу.
За этим делом его чуть не застал Череп-Свиридов. С ним пришел специалист по бомбам Григорий Фролов. «Хорош санитар…» — усмехнулся Евдоким. Пока они здоровались, Череп-Свиридов скрылся с носилками в артистической, крикнул оттуда:
— Давай свой зипун, Гри!
Фролов стащил с себя пальто, встряхнул. Когда Евдоким переступил за ним порог, ему послышалось, будто «беременная женщина», лежавшая уже на носилках, приглушенно вскрикнула. Он наклонился над ней, но лицо ее было покрыто черным шарфом и только в щелках блестели яркие точки зрачков. Фролов накрыл женщину.
— Дунька, вставай сюда. Пойдешь впереди, — командовал Череп. — Выберетесь наружу — пересекайте Москательную и топайте прямо к дому семнадцать. В подъезде ждут наши. Ну, марш!
«Санитары» взялись за ручки носилок, подняли. Череп-Свиридов пошел впереди, чиркая спичками. Когда спустились в зал, он шепнул Евдокиму на ухо:
— В случае провала — ты ничего не знаешь. Тебя попросили быть носильщиком, и ты согласился, чтоб поскорее выбраться на улицу. Влипнешь — выручим. Понял?
— Пошел ты! Каркаешь… — огрызнулся Евдоким.
Смурая очередь ожидающих подвинулась, пропуская носилки с больной. Евдоким шел, как по горячим углям. Только здесь сообразил он, в какую авантюру втравил его проклятый Череп! Уж который раз приходится из-за него висеть на волоске! Ведь достаточно полицейскому либо солдату приподнять на «беременной» пальто, как все откроется — и тогда арест. Да что арест! Все откопают, все припомнят, все на один шомпол нанижут. «Вешалка обеспечена», — думал он в томительной тревоге.
Но вот — выход. Держись, Евдоким! Внизу — солдатские папахи, штыки, высокие ермолки городовых, сдержанный говорок: «Носилки пропустите, носилки! Дама в интересном положении… В обморок впала…» Ступенька, вторая, третья… последняя. Сотни глаз смотрят косо, осуждающе. Поворот направо. Уф!.. Пронесло… Ой, нет. В спину — суровый жандармский голос:
В книгу Ивана Арсентьева входят роман «Преодоление» и повесть «Верейские пласты». Роман «Преодоление» рождался автором на одном из заводов Москвы. Руководство завода получило срочное задание изготовить сложные подшипники для станкостроительной промышленности страны. В сложных, порой драматических ситуациях, партком и профком завода объединили лучшие силы коллектива, и срочный заказ был выполнен.Повесть «Верейские пласты» посвящена возвращению в строй военного летчика, который был по ошибке уволен из ВВС.
Книга о каждодневном подвиге летчиков в годы Великой Отечественной войны. Легкий литературный язык и динамичный сюжет делает книгу интересной и увлекательной.
В этом романе писатель, бывший военный летчик, Герой Советского Союза, возвращается, как и во многих других книгах, к неисчерпаемой теме Великой Отечественной войны, к теме борьбы советского народа с фашистскими захватчиками. Роман охватывает период от начала войны до наших дней, в нем показаны боевые действия патриотов в тылу врага, прослежена жизнь главного героя Юрия Байды, человека необычайной храбрости и стойкости.
Летчик капитан Иван Арсентьев пришел в литературу как писатель военного поколения. «Суровый воздух» был первой его книгой. Она основана на документальном материале, напоминает дневниковые записи. Писатель убедительно раскрывает «специфику» воздушной профессии, показывает красоту и «высоту» людей, которые в жестоких боях отстояли «право на крылья». Также в том входит роман «Право на крылья».
Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.
На примере работы одного промышленного предприятия автор исследует такие негативные явления, как рвачество, приписки, стяжательство. В романе выставляются напоказ, высмеиваются и развенчиваются жизненные принципы и циничная философия разного рода деляг, должностных лиц, которые возвели злоупотребления в отлаженную систему личного обогащения за счет государства. В подходе к некоторым из вопросов, затронутых в романе, позиция автора представляется редакции спорной.
Сюжет книги составляет история любви двух молодых людей, но при этом ставятся серьезные нравственные проблемы. В частности, автор показывает, как в нашей жизни духовное начало в человеке главенствует над его эгоистическими, узко материальными интересами.
Его арестовали, судили и за участие в военной организации большевиков приговорили к восьми годам каторжных работ в Сибири. На юге России у него осталась любимая и любящая жена. В Нерчинске другая женщина заняла ее место… Рассказ впервые был опубликован в № 3 журнала «Сибирские огни» за 1922 г.
Маленький человечек Абрам Дроль продает мышеловки, яды для крыс и насекомых. И в жару и в холод он стоит возле перил каменной лестницы, по которой люди спешат по своим делам, и выкрикивает скрипучим, простуженным голосом одну и ту же фразу… Один из ранних рассказов Владимира Владко. Напечатан в газете "Харьковский пролетарий" в 1926 году.
Прозаика Вадима Чернова хорошо знают на Ставрополье, где вышло уже несколько его книг. В новый его сборник включены две повести, в которых автор правдиво рассказал о моряках-краболовах.