— Я Старо-Буянской волости.
— Эва! Ска-азал, хе-хе! Земляк… Мы, чать, дергуновские, слыхали небось? Места у нас, прости господи, пустыня. Степь кругом, а землицы — курице ступить негде. У вас что! Местности лесные. Богато живете, — вздохнул мужик.
Евдоким усмехнулся печально, спросил:
— А что у вас про землю слышно?
Мужики настороженно переглянулись: чего это он выпытывает? Посопели, почесали затылки. Один, кашлянув в кулак, ответил уклончиво:
— Дык поговаривают… Вообще… — и, подумав чуть, пояснил: — Парни наши, стало быть… Бедовые лешаки…
— М-да… Значит, поговаривают…
Мужики промолчали.
Подошел вокзальный сторож с медным номером на груди, напыженный, что индюк. Поглядел на компанию свысока да как рявкнет:
— Вон отседова, черти сиволапые! — и тык сапогом того, что в картузе с поломанным козырьком. Мужик насупился и беспомощно съежился, только ноги его елозили туда-сюда по брусчатке, словно сами выражали протест.
— Ну, господин начальник, чать, можно здесь маленечко полежать… Голодно у нас… Едем вот на заработки… Подбились, — раздалось заискивающе из кучки.
— Я те подобью, кособрюхий! — пригрозил «начальник». — Убирайтесь, сиволапые! — отрезал он непреклонно и ткнул ногой другого.
Кряхтя и охая, мужики принялись собирать свои пожитки, а собрав, потянулись понурой вереницей, почесываясь и стыдливо улыбаясь. И никакой извечной силы не чувствовалось в согнутых их спинах, в заскорузлых, покрытых мозолями руках.
«И такие вот рабы бессловесные отнимут землю у помещиков? И такие бунтари, как Череп и Чиляк, свергнут царя? Полно курей смешить, господа революционеры!» — махнул Евдоким рукой. Встал, свернул налево и вышел на Панскую улицу, тускло освещенную керосиновыми фонарями. Прохожих было мало, ноги гулко бухали по неровному тротуару.
Внезапно впереди — Евдоким ушам своим не поверил — явственно послышалась запрещенная крамольная песня «Вихри враждебные веют над нами». Причем пели ее не по-людски, а драли глотки что есть мочи, скандируя слова.
«Вот так диво! Что бы это значило?» — подумал Евдоким. Заинтересованный и немного встревоженный, он прибавил шагу. Навстречу ему в темноте, разбавленной слабым лунным светом, двигалась какая-то толпа. Она запрудила всю мостовую. Вдруг «Варшавянка» оборвалась, донесся громкий отчетливый возглас:
— Долой царя! Долой самодержавие!
И сразу же хором одобрительные крики. Не успели они затихнуть, как откуда-то вклинились перекрывающие все дурные голоса. Они орали дикую припевку самарских горчишников:
— В Са-а-ма-а-ру придем, губернатора возьмем! Рай-рай-рай-рай! Губернатора возьмем! — И опять раскатистый, с лихим присвистом рев: — Рай-рай-рай-рай!
«Что это за орда? — не мог понять Евдоким. — Не то забастовщики какие, не то галахи… Как бы меня опять не того…» В колебании между любопытством и опасением он остановился на тротуаре, выжидая.
Между тем толпа приближалась, размахивая горящими жгутами бумаги и выкрикивая временами: «Долой кровавого царя!» Из калиток и окон высовывались потревоженные обыватели, ворчали враждебно: «Самих вас, подлецов, долой!». И в страхе прятались. А ночь, взрыхленная голосами, гудела: «Рай-рай-рай-рай!».
— Ишь, холера их возьми! Здорово поют, аж за душу хватает, — восторгались зеваки, что роились на тротуаре рядом с Евдокимом.
— Кто они такие? — спросил он.
— Сицилисты, — буркнул один.
Другой его поправил:
— Всякий люд… Работники святого дела.
— В Петербург при-и-дем, ца-ря во-о-зьмем! Рай-рай! — сотрясало улицу.
«И тут кавардак не хуже, чем в моем училище…» — Евдоким плюнул и хотел было идти дальше, но в это время из переулка вынеслась во фланг демонстрации куча городовых — и пошло…
— Бей направо! Бей налево! — азартно заорал знаменитый на всю Самару околоточный Мельцер. — Кроши стюдентов! За веру, царя и отечество! По рублю на водку, кто в бога верует!
Возбужденные демонстранты заметались, произошла порядочная свалка. Брань, лязганье шашек, истошные крики. Полиция хватала демонстрантов, они вырывались, убегали. Ловить их в темноте было так же трудно, как неводом комара. Кто-то, точно резаный, завопил:
— Бей фараонов! Ура! Сарынь на кичку! Наша берет! Спасайся кто может! Ура!
Толпа быстро растекалась, улица опустела.
