Бутырка. Тюремная тетрадь - [16]
Сборка на суде представляет собой небольшое помещение без окон и батарей (что особенно комфортно зимой), по периметру которого стоят лавки. Как правило, в такой сборке находятся 3–4 человека. Свет на сборке поступает от тускло горящей над входом «лампочки Ильича» (в камерах такие лампочки используют в качестве ночника, а на сборках при выезде из тюрьмы стоят обычные лампы дневного света). То есть света на судебной сборке нет! Читать и готовиться к делу невозможно, даже если поставить цель испортить зрение. Все равно ничего не видно. Я уже не говорю о возможности почитать книгу.
При выезде из тюрьмы выдается сухой паек — это каши, супы и чай. Многие берут еду с собой из камер. Это важный момент, так как на судебной сборке обвиняемые, как правило, проводят по 6–8 часов. Редкие дела — может, одно из десяти — слушаются долго. Так вот: ни в Тверском, ни в Мещанском суде обвиняемым не предлагают кипяток. Как и чем разводить официально выданный паек, не понятно. Кипяченой воды тоже не выдают. В Пресненском суде кипяток выдают — но под расписку в квитанции. А в туалет выводят строго два раза: сразу после приезда и перед отъездом (хоть обоссысь). Проще стразу застрелить.
В этой связи необходимо выстраивать персональные отношения с конвоем. Тогда, во-первых, тебя сразу помещают на сборку одного. Это особенно важно для некурящих — я уже упомянул, что в этих помещениях отсутствуют окна. Во-вторых, сразу появляется мобильный телефон — при необходимости, конечно. В-третьих, появляется возможность неформальных встреч и любых передач: будь то продукты и еда из ресторана, будь то телефон, да хоть наркота. Такие неформальные встречи стоят, как правило, 1000 руб. минута. В Тверском суде самые высокие расценки по Москве — 2000 руб. за минуту. В-четвертых, нет проблем с кипятком и выходом в туалет. Хотя свет на сборке ярче не становится, такой же тусклый.
Правда, надо сказать, что о проблемах с кипятком я знаю только по опыту Тверского и Мещанского судов. В остальных, говорят, кипяток дают. Но тоже не везде и не всегда. В остальном — условия везде одинаковые. Вот такое правовое государство. Есть человеческие условия, даже в нарушение всех законов и инструкций — но только за деньги. Повторюсь — без этих офицеров-взяточников было бы совсем плохо.
После окончания судебного заседания все обвиняемые ждут автозак. Сегодня мне повезло: суд слушал мое дело допоздна, поэтому за нами — мной и другими обвиняемыми — приехал последний автозак и повез нас прямо в Бутырку. А вот в предыдущий раз (после предварительных слушаний), мы освободились около 18.00. Логичнее всего везти обвиняемых из суда напрямую в Бутырку. Но не тут-то было. Вначале мы почему-то заехали в Останкино, там пересели в другой автозак. Затем нас привезли в «Матросскую тишину», где мы высадили двух человек. Там мы вновь пересели и уже оттуда все 10 человек, бывших в нашем суде и катающихся по Москве три часа, поехали в Бутырку. При том идиотизме, с которым все это делается, я не уверен, что кто-то может на этом зарабатывать (к примеру, за счет списания бензина; а с учетом того, что машины большие, бензина расходуется много). Но зато какой потенциал для экономии в условиях кризиса! А ведь мы — то есть правительство — идем по пути сокращения расходов. Могу себе представить, как на деле «сокращают расходы» на воле.
Садизм: кипятка не будет, а ночевать могу в коридоре
04.02.09
Сегодня снова поездка в суд. Все как обычно. За исключением возвращения в камеру. На сборке внизу, в тюрьме, как правило, приходится проводить и час, и два. Поднимают в камеры в районе 22.30–23.00, иногда могут поднять и в полночь. На Большом Спецу, где я сейчас сижу, с 22.00 до 06.00 по указанию руководства выключают все розетки — за исключением камер, в которых есть холодильник. Я, поднимаясь после 22.00, всегда убеждал старшого включать нам розетки, так как я приезжал из суда, и мне нужно было поесть горячего и выпить чаю — согреться. Сегодня старшой лет 25 — видимо, правнук гулаговских вохровцев. Когда он подвел меня к камере, то заявил, что розетку не включит — при этом недобро улыбнулся, понимая, что это садизм. Я спокойно сказал, что мне завтра снова в суд, поэтому в любом случае мне нужно нормально поесть, так как утром надо быть готовым. Это не возымело никакого действия, более того — старшой еще больше озлобился. В таких случаях, когда все методы убеждения исчерпаны, надо ставить человека на место. Дашь слабину один раз — все, дальше с тобой никто считаться не будет. Я спокойно сказал, что не буду заходить в камеру, пока старшой не включит свет или не пригласит дежурного помощника начальника следственного изолятора (ДПНСИ). Однако на это нехороший человек ответил, что ему все равно — я могу переночевать и в коридоре. Надо сказать, что свидетелями этого диалога стали другие заключенные нашего корпуса, которых еще не успели развести по камерам. Заключенный Сулим, который так же часто, как и я, ездит на суд, первым полностью поддержал меня и сказал, что в камеру не войдет, пока всем не включат розетки. К нам присоединились и остальные. В нашем корпусе на каждом углу висят камеры, на чем я и строил свой расчет. Минуты через две-три охране стало понятно, что происходит что-то не то. ДПНСИ пришел сам минут через пять и решил вопрос в нашу пользу. При этом — по крайней мере, устно — признал справедливость наших требований.
Русь сидящая — заключенные российских тюрем, исправительных колоний и следственных изоляторов — это самые разные люди, умные и глупые, образованные и полуграмотные, богатые и бедные, честные и беспринципные, виновные и невиновные. Они столь же мало отличаются от тех, кто остался на свободе, как неписаные законы зоны — от действующих на воле. “От сумы да от тюрьмы не зарекайся” — как никогда актуальная формула российской жизни, утверждает блестящий журналист Ольга Романова. Столкнувшись с этим на собственном опыте, она создала движение помощи осужденным и их семьям.
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
Когда «Сноб» напечатал первую колонку Арины Холиной, читатели расстроились: фу, пошлость! Прошли годы. Случились Крым и Сирия. Упали «боинг» и «аэробус». Взлетели евро и доллар. И оказалось: единственное, что волнует людей по-настоящему, – их тела. И как этим телам наладить отношения с другими телами. Людям не очень-то хочется знать про нефть. Они хотят знать, чего хочет женщина. И чего боится мужчина. И как между ними случается секс. И куда, наконец, он делся. Перед вами – книга Арины Холиной, главного секс-колумниста России.
«Любовь провокатора» – собрание самых известных (на этот день) текстов Станислава Белковского. Публицистических, полупублицистических и художественных. Провокатор – это он сам, конечно. А пишет человек, которого многие считают ни много ни мало профессиональным провокатором, о нашей жизни после исчезновения России, банальности добра как центральной европейской идее, реставрации российской монархии, ликвидации Московского Патриархата, бремени обыденного существования и маленького человека. И сверх того – о любви и смерти как главных предметах его смутного интереса.
Станислав Белковский – один из самых известных политических аналитиков и публицистов постсоветского мира. В первом десятилетии XXI века он прославился как политтехнолог. Ему приписывали самые разные большие и весьма неоднозначные проекты – от дела ЮКОСа до «цветных» революций. В 2010-е гг. Белковский занял нишу околополитического шоумена, запомнившись сотрудничеством с телеканалом «Дождь», радиостанцией «Эхо Москвы», газетой «МК» и другими СМИ. А на новом жизненном этапе он решил сместиться в мир художественной литературы.
«Еретик!» — сказала церковь. «Хулиган!» — сказали чиновники. «Бесстыдник!» — сказали мещане. А Невзоров ответил очередной язвительной колонкой. Легенда ранних девяностых, он вернулся к почтеннейшей публике лучше прежнего: сменил кожанку на костюм, папиросу на трубку, молодую ярость — на горькую иронию зрелости. Неизменна лишь реакция на его тексты: «Он что, издевается, что ли?!» О нет, он абсолютно серьезен. Он врачует раны и бичует пороки, говорит о Боге и человеке, России и Америке, религии и истории. Перед вами — книга Александра Невзорова, который прячет свой трагический прищур за ехидной, бесстыдной и совершенно невыносимой улыбкой.