Бустан (Плодовый сад) - [11]

Явился к шаху с гнусной клеветою.

Сказал: «Не знаю — кто он, кем рожден,

Но честно жить у нас не хочет он.

Чужак он, странник, здесь корней лишенный,

Что царь ему? Что царство и законы?

Он двух твоих рабов сердца пленил

И с ними в связь развратную вступил.

Имея власть в руках, не зная страха,

Бродяга сей позорит имя шаха,

А милостей твоих мне не забыть,

И я не мог его проделок скрыть.

Я долго сам сначала сомневался,

Пока до гнусной правды не дознался.

Один слуга мой верный наблюдал,

Как он их, улыбаясь, обнимал.

Ты сам, о царь мой, можешь убедиться!»

Вот так на свете клевета родится.

Пусть подлый злопыхатель пропадет,

Пусть клеветник отрады не найдет.

В сопернике он мелочь замечает,

Пожар из малой искры раздувает.

Три щепки подожжет, и запылал

Огонь, и дом, и двор, и сад объял.

Царь выслушал донос. И запылал он,

Как на огне котел, заклокотал он.

И кровь дервиша он пролить хотел,

Но гнев смирил, собою овладел.

Вскормленного тобою человека

Казнить — постыдным числится от века.

Насильем света правды не добыть

И правосудия не совершить.

Не оскорбляй вскормленного тобою!

С ним связан ты и честью и судьбою.

Безумие пролить живую кровь

Того, кому ты оказал любовь,

Кого приблизил к своему айвану,

Найдя в нем доблесть, чуждую изъяну.

О всех его делах дознайся сам

И на слово не верь клеветникам.

Царь подозренья черные скрывал,

Сам за вазиром наблюдать он стал.

Ты, мудрый, помни: сердце — тайн темница,

Коль тайна вырвется — не возвратится.

Стал он дела вазира изучать,

Изъяна отыскать хотел печать.

И вот случайно тайны он коснулся,

Вазир его гуляму улыбнулся.

Когда людей связует душ сродство,

Невольно взгляды выдают его.

И как не может напиться

Водяночный, что жаждою томится,

Так на вазира юный раб глядел...

И в этом царь недоброе узрел.

Но гнев свой укротил он и спокойно

Сказал вазиру: «О мой друг достойный!

Досель светила мудрость мне твоя,

Тебе бразды правленья вверил я.

Я чтил твой дух и разум твой высокий,

Но я не знал, что ты не чужд порока.

Нет, не к лицу тебе, увы, твой сан!..

Виновен в этом сам я — твой султан.

Змею вскормившего удел печален,

Он будет, рано ль, поздно ли, ужален».

Главой поник в раздумье муж-мудрец

И так царю ответил наконец:

«Я не боюсь наветов и гонений,

У вас не совершал я преступлений.

Не знаю я, ты в чем меня винишь,

И не пойму, о чем ты говоришь!»

Шах молвил: «Чтоб исчезла тень сомненья,

Ты и в лицо услышишь обвиненье».

И здесь вазира старого навет

Открыв, спросил «Что скажешь ты в ответ?»

Тот молвил: «Спор внимания не стоит!

Завистник подо мной подкопы роет.

Он должен был мне место уступить..,

И разве может он меня хвалить?

Ты, государь, сместив, его обидел...

Он в тот же час врага во мне увидел.

Неужто царь, прославленный умом,

Не знал, что станет он моим врагом?

До дня суда он злобы не избудет,

И лгать всю жизнь, и клеветать он будет.

II я тебе поведаю сейчас

Когда-то мною читанный рассказ.

Невольно мне он в память заронился:

сновидцу некому приснился.

Он обликом был светел, как луна,

Высок и строен телом, как сосна.

Спросил сновидец: «Ты ли предо мною

Столь ангельскою блещешь красотою?

Как солнце, красота твоя цветет,

А ты известен в мире, как урод.

Тебя художник на стене чертога

Уродиной малюет длиннорогой».

Бедняга-див заохал, застонал,

И так ему сквозь слезы отвечал:

«Увы, мой лик художник искажает.

Он враг мне, ненависть ко мне питает!»

Поверь, мой шах, я чист перед тобой,

Но враг мой искажает облик мой.

От зависти и злобы, как от яда,

Бежать, мой шах, за сто надо.

Но не опасен гнев твой мне, о шах,

Кто сердцем чист, тот смел всегда в речах.

Где идет, лишь тот горюет,

Кто гирями неверными торгует.

И так как только с правдой я дружу,

На клевету с презреньем я гляжу!»

Царь поражен был речью этой смелой,

Душа его от гнева пламенела.

«Довольно,— крикнул он,— не обмануть

Тебе меня! Увертки позабудь.

Мне не нашептано клеветниками,

Нет, все своими видел я глазами.

Средь сонма избранных моих и слуг

Ты не отводишь глаз от этих двух».

И засмеялся муж велеречивый:

«Да, это правда, о мой шах счастливый.

Скрыть истину мне запрещает честь,

Но в этом тонкий смысл сокрытый есть.

Бедняк, что в горькой нищете страдает,

С печалью на богатого взирает.

Цвет юности моей давно увял,

Я жизнь свою беспечно растерял.

На красоту, что юностью богата,

Любуюсь. Сам таким я был когда-то.

Как роза цвел, был телом, как хрусталь,

Смотрю — и в сердце тихая печаль.

Пора мне скоро к вечному покою...

Я сед, как хлопок, стан согбен дугою.

А эти плечи были так сильны,

А кудри были, словно ночь, черны.

Два ряда жемчугов во рту имел я,

Двумя стенами белыми владел я.

Но выпали они, о властелин,

Как кирпичи заброшенных руин.

И я с тоской на молодость взираю,

И жизнь утраченную вспоминаю.

Я драгоценные утратил дни,

Осталось мало, минут и они!»

Когда слова, как перлы, просверлил он,

Как будто книгу мудрости открыл он.

Шах посмотрел на мощь своих столпов,

Подумав: «Что есть выше этих слов?

Кто мыслит так, как друг мой, благородно,

Пусть смотрит на запретное свободно.

Хвала благоразумью и уму,

Что я обиды не нанес ему.

Кто меч хватает в гневном ослепленье,

Потом кусает руки в сожаленье.

Вниманье оклеветанным являй,

Клеветников же низких покарай!»

И друга честью он возвысил новой,