Бусидо. Кодекс чести самурая - [5]

о том, что космический процесс вне нравственности.

К знанию как таковому исповедующие бусидо были безразличны. К нему не стремились ради него самого и видели в нем лишь средство достижения мудрости. Поэтому того, кто останавливался на пути к этой цели, считали просто автоматом, выдающим стихи и изречения по первому требованию. Таким образом, знание приравнивалось его практическому применению в жизни, и эта сократовская доктрина нашла наилучшее развитие у Ван Янмина[37], который не уставал повторять: «Знать и поступать – одно и то же».

Позволю себе несколько пространнее высказаться по данному вопросу, поскольку учение этого мудреца оказало огромное влияние на некоторых благороднейших представителей буси. Западный читатель легко заметит в сочинениях Ван Янми-на многочисленные параллели с Новым Заветом. Принимая во внимание различия в терминологии этих учений, стих Нового Завета «Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам»[38] содержит мысль, которую можно найти у Ван Янмина едва ли не на каждой странице. Один его японский ученик[39] писал: «Повелитель земли и небес, всех живых существ, обитающий в сердце человека, становится его разумом (кокоро), а потому разум есть вечно сияющая живая сущность», – и далее: «Духовный свет нашей сущности чист и не подвластен человеческой воле. Стихийно зарождаясь в нашем разуме, он показывает, что есть благо, а что дурно, и тогда он зовется совестью. Это свет, исходящий от бога небесного». Как схожи эти слова с отрывками из сочинений Исаака Пеннингтона[40]и других философов-мистиков! Я склонен думать, что японский разум, откликнувшийся на простые догматы синтоизма, был как никакой другой способен воспринять учение Ван Янмина. Этот мудрец довел свою доктрину непогрешимости совести до крайнего трансцендентализма, приписав совести способность распознавать не только различие между добром и злом, но и природу психических и физических явлений. В этом он зашел даже дальше, чем Беркли и Фихте в учении идеализма[41], отрицавшие существование вещей вне человеческого восприятия. Хотя философии Ван Янмина и присущи все логические ошибки солипсизма, она тем не менее обладала действенной силой убеждения, кроме того, нельзя отрицать ее значение в нравственном развитии личности.

Таким образом, каковы бы ни были истоки бусидо, основные принципы, которые оно почерпнуло и усвоило из них, были просты и немногочисленны. Но и этого оказалось достаточно, чтобы создать свод правил безопасного поведения в повседневной жизни даже в эпоху величайшей смуты в истории нашей страны. Цельная, безыскусная натура наших предков-воинов духовно питалась крупицами житейской мудрости и обрывочными поучениями, подобранными на дорогах и тропах древней мысли. Так родился новый и уникальный тип человека.

Проницательный французский ученый Мазельер[42]следующим образом резюмирует свои впечатления о Японии XVI столетия: «К середине XVI века во всей Японии – в правительстве, в обществе, в церкви – царил хаос. Но междоусобные войны, возвращение варварских нравов, необходимость каждого вершить правосудие самому – все это создало человеческий тип, сравнимый с итальянским типом XVI века, который Тэн[43] восхваляет за «энергичную предприимчивость, привычку к быстрым решениям и отчаянным предприятиям, великую способность действовать и страдать». Как и в Италии, в Японии «грубые нравы Средневековья превратили человека в великолепное животное, очень воинственное и стойкое». Вот почему в XVI веке в величайшей степени проявилось основное качество японского народа, то огромное разнообразие как умов (esprits), так и темпераментов. Если в Индии и даже в Китае люди как будто различаются в основном по степени энергии или умственных способностей, в Японии они различаются также и оригинальностью личностей. Индивидуальность – признак высших рас и развитых цивилизаций. Если воспользоваться любимым выражением Ницше, можно сказать, что, когда речь идет об Азии, мы, говоря о ее народах, говорим о равнинах, в случае Японии, как и Европы, «народы предстают главным образом горами».

Теперь перейдем к главным качествам людей, о которых писал Мазельер. Я начну с прямоты и справедливости.

III Прямота или справедливость

Прямота или справедливость – самые неоспоримые понятия самурайского кодекса. Ничто так не отвратительно самураю, как подковерные интриги и подлые махинации. Понимание прямоты может быть неверно или очень узко. Один знаменитый буси[44] определяет ее как силу решимости: «Прямота есть способность принимать решение относительно того или иного образа действий, сообразуясь со здравым смыслом, без колебаний, умереть, когда правильно будет умереть, нанести удар, когда правильно будет нанести удар». Другой[45]описывает ее так: «Нравственная прямота – это костяк, придающий крепость и статность телу.

Как без костей голова не может удержаться на позвоночнике, руки не могут двигаться, а ноги – стоять, так без прямоты ни талант, ни обучение не сможет сделать из человека самурая. Когда же есть прямота, отсутствие достижений ничто». Мэн-цзы называет благожелательность умом человека, а нравственную целостность и прямоту, или праведность, – его путем. «Как прискорбно, – восклицает он, – забросить путь и не идти по нему, утратить ум и не знать, что надобно его искать! Когда люди теряют домашнюю птицу или собаку, они знают, как искать их, но когда люди теряют ум, то не умеют его найти». Не видим ли мы тут «как бы сквозь тусклое стекло, гадательно»