Буря ведьмы - [144]

— Мой отец был убит рассерженной самкой крокана, когда мне было всего десять. Она оторвала ему руку, и он истек кровью еще до того, как его сумели донести до Сухой Воды. — Джастон выпустил кольцо дыма, потом еще одно. — Но даже эта смерть не заставила меня возненавидеть болота. Я вырос среди их вонючих песков, трясин и бочагов. Они были моей детской площадкой, моей школой, моим домом и моей любовью. Болота стали частью меня самого так же, как рука или нога. И пойми меня верно: я любил болота и никогда не терял уважения к их опасной стороне. Так может поступать только мертвый. У нас есть поговорка: «Не ты охотишься на болота — они охотятся на тебя».

Слова его повисли в предрассветном тумане, только огонек трубки вспыхнул ярче, когда Джастон глубоко вдыхал в себя ароматный дым.

— И что же случилось? — стараясь говорить спокойно, спросил Эррил.

— Я всегда знал, что жизнь и смерть в болотах связаны неразрывно, что это их часть. И я знал, что когда-то и мне придется умереть в их отравленный объятиях. Каждый болотник знает это и внутренне готовиться к смерти всю жизнь. — Он оторвался от трубки и указал чубуком на свои шрамы. — Но смотреть в лицо смерти просто, а вот в лицо такому — нет. — Голос его дрогнул. — И после нападения короля гадюк дети дразнят меня, женщины отворачиваются в отвращении и даже мужчины разговаривают, только опустив глаза. Я всегда знал, что болота — жестокая возлюбленная, но всю глубину ее жестокости я понял только после... Болота оставили меня жить... получеловеком.

Эррил кивнул на свой пустой рукав.

— Не ты один, — сурово ответил он и стал подниматься с деревянного настила. На востоке уже проглядывало солнце.

— Возможно, — глухо ответил Джастон. — Но у тебя осталось человеческое лицо.

Эррил нахмурился и отвернулся. Джастон схватился за его ногу.

— Я должен идти с вами, — произнес он порывисто, словно почувствовал сомнения Эррила. — И я иду не умирать, не добиваться чего-либо для себя, а просто, отвечая на зов ведьмы. Она — сердце болот. Пять зим назад моя жизнь была похищена ядом укусов, и сейчас... Сейчас я должен увидеть ее и потребовать ответа, за что... пусть это даже будет означать мою смерть.

И в этой речи Эррил услышал зазвеневшую сталь. Наверное, таким Джастон был когда-то. Но отважные слова не заменят отважного сердца, и если они действительно решат идти в болота, то должны быть уверены, что этот человек не станет им обузой. Они должны получить доказательства более серьезные, чем слова.

— А что вы тут делаете? — неожиданно раздался у них за спиной тонкий голосок. Обернувшись, Эррил увидел на краю помоста маленького босоного мальчика. Один его палец был глубоко засунут в ноздрю.

— Надо идти, — пропищал ребенок и решительно вытащил палец. — А то солнце встало, и все чудища уже готовы всех сожрать.

Кровавый охотник добрался до подножья Стебля как раз в тот момент, когда рассвет в полную силу вспыхнул на восточном краю небес. Торврен остановился, чтобы снова проверить, куда ведет запах его жертвы. Ноздри ему забивал туман, но даже это не могло перебить запах ведьмы, побеждавший тысячи других острых запахов Утонувших Земель. Согнувшись в три погибели, карлик пробрался через обломки скал и заросли и вышел на тропу.

Ведьма была недалеко.

И все же Торврен, несмотря на отсутствие явной опасности, двигался с большой осторожностью. Упустить добычу было нельзя ни в коем случае. Солнце поднялось выше, разогнав тени, и скоро Торврен увидел за дымкой тумана какие-то строения — перед ним возник убогий поселок. Он чуть замедлил шаг. След поначалу привел его к стойлам на краю поселка — там пахло лошадьми, чей запах он чуял все это время. Карлик улыбнулся, и желтоватые клыки блеснули над черными губами. Значит, его добыча идет отныне пешей! Итак, он у цели, их преимущество, заключавшееся в лошадях, пропало!

Но для проверки Торврен все же обогнул конюшни и подкрался к дверям. Если он уничтожит лошадей, то никому уже не уйти! Он открыл дверь, и ужом прополз к стойлам. Лошади зашлись пронзительным ржанием и яростно стали бить копытами, поднимаясь на дыбы. Самая крупная стала колотить копытами о стены с таким грохотом, будто началось землетрясение, и Торврен решил уйти, пока не поднялась тревога.

Он прошмыгнул ко второму деннику, где сильней всего был запах ведьмы и где стояла маленькая серая кобыла. Глаза ее выкатились от ужаса, и она прижалась к деревянной стене, вся дрожа.

Карлик уже поднял ногу, чтобы перейти порожек, как возле него раздался тоненький голосок:

— Быть тебе следует не здесь.

Торврен опустил глаза и увидел крошечного ребенка, стоявшего у кучи сена в углу. На нем были надеты какие-то рваные тряпки, и — о, ужас! — он не издавал вообще никакого запаха! Карлик отпрянул.

— Кто ты? — спросил он, уже занеся руку, чтобы свернуть ребенку шею и, наконец, утолить голод.

Малыш спокойно вытащил изо рта клок сена, который жевал, и кинул им в карлика.

— Иди отсюда. Ты не здешний!

Торврен осклабился. Он и так позволил этому поганцу слишком много болтать. Кожа его совсем огрубела, и конечности стали малоподвижными от отсутствия свежей крови. Черт с ним, с любопытством, первым дело надо все-таки подкрепиться. Он потянулся руками к мальчику, но пальцы ухватили лишь влажное сено. Ребенок исчез.