Буриданы - [5]

— Это что за безобразие, почему дальше не едем?!

В соседних дрожках привстал худой, похожий на студента юноша в косоворотке, в форменной тужурке, с немытыми, наверное, несколько недель, сбившимися в кок волосами и пухом на подбородке. Глядя вперед поверх лошадиных голов, он громко выражал свое недовольство, это опять-таки очень по-русски, терпеть часы, дни, годы, века, а потом вдруг без видимой причины выйти из себя; только вчера один казак, которому вовремя не принесли стакан водки, устроил в буфете речного порта настоящий погром — разломал стулья, посуду в осколки, хорошо, хоть дом не спалил. Дикой была эта порода, ох какой дикой, сразу видно, что потомки сбежавших рекрутов, своеволие кипело в крови, не зря Стенька Разин и Пугачев родом из этих краев, курень Стеньки Алексу показали совсем недавно. Работать они особо не рвались, предпочитали воевать, а когда вой­ны не было, скакали, махали шашками, собирали свои круги, шумели, иногда били кнутом согрешивших жен, но не бедствовали, вот что значит, когда земли вдосталь, — разве поехал бы Алекс в такую даль, за тысячи километров, если б на родине у него было хоть немного больше возможностей? Но там основная часть земли принадлежала балтийским баронам, да и в городе на каждом шагу были немцы, конкурировать с ними в делах было трудно, они не давали чужому пробиться. Правда, в последнее время что-то как будто чуточку задвигалось. С одной стороны, царь пытался урезать власть баронов, с другой — мутили воду социалисты, требовали больше прав для народа. Звучало это красиво, но кто гарантирует, что при возможности они не заграбастают власть и имущество сами? Эгоизм в природе человека, эгоизм и неблагодарность. Разве Александр Второй не освободил крестьян от крепостничества, не облегчил судьбу рекрутов и жизнь каторжников? А как народ отблагодарил его за добрые дела? Бомбой.

— Извозчик, не зевай! Гони!

Нервный студент в дрожках опять вскочил и, когда экипаж в ответ на его крик дернулся, потерял равновесие, шлепнулся обратно на сиденье и испуганно схватился за сердце — наверное, кольнуло от неожиданности. Дальнейшего Алекс не видел, сосед быстро пропал из виду, а потом сдвинулась с места и его коляска. Проехав через мост, они свернули вверх в гору на Большой бульвар. Теперь уже местность приобрела вид городской: ровная брусчатка мостовой, конка, больше людей господского вида и меньше оборванцев, оправдывая название улицы, высилось даже несколько тополей по краям. Дальше в сторону Нахичевани росли и акации и гледичии, говорят, когда-то были и тутовые деревья, но помешали строительству.

Копыта цокали, кнуты щелкали, торговки кричали: «Семечки, ядреные семечки!»

Словом, все как всегда, Алекс уже привык как к южной жаре, так и к по-южному шумливым и фамильярным, но зато сердечным людям. Главное, не стоило важничать, этого тут не любили…

Вдруг впереди прогремел выстрел, потом второй, третий. Коляска резко остановилась, Алекса качнуло вперед, и он чуть было не упал. Схватившись за борт, он снова выпрямился — бульвар уже полнился истеричными воплями горожанок. Неужто ограбление банка, подумал он, но тут же усомнился. На главной улице в нескольких десятках метров от управления полиции? Это была не Москва, тут предпочитали красть тихо и незаметно, так, пару лет назад воры выкопали туннель прямо в подвал Российско-Азиатского банка.

— Что стряслось? — спросил он у извозчика.

— Да что тут могло стрястись, бомбисты, конечно!

Опять, подумал Алекс. Когда он сюда приехал, жизнь была спокойной, рабочие, правда, иногда бастовали, устраивали первомайские демонстрации, однако до кровопролития не доходило, но с прошлой зимы, после того как был принят закон о студенчестве, по всей России начался словно нескончаемый подспудный бунт, убивали министров, губернаторов, начальников полиции…

— Проезжайте, проезжайте! — раздался нервный голос городового.

Коляска сдвинулась с места, Алекс, смотревший налево, туда, откуда послышались выстрелы, увидел спешно выстроенную цепь приставов, старающихся не пропустить к месту происшествия любопытных, а затем — прямо перед зданием полиции! — две простершиеся на мостовой человеческие фигуры. Один, казалось, был еще жив, вокруг хлопотало несколько мужчин, пытавшихся его приподнять; второй неподвижно лежал на спине. Когда коляска едва ли не в двух метрах проехала мимо трупа, Алекс вздрогнул — он узнал немытые волосы. Студент вроде не дышал, глаза его были открыты и смотрели в небо, простреленная тужурка в крови, рядом валялся револьвер.

В толпе переговаривались, Алекс уловил рваные фразы:

— Убил начальника полиции!..

— Нет, не убил, только ранил…

Извозчик и тот не сумел дольше держать рот на замке.

— Хорошее начало века, а, господин? — буркнул он через плечо. — Недели не проходит, чтобы где-нибудь не взорвалась бомба или в кого-то не залепили порцию свинца. — Алекс не ответил, извозчик выдержал паузу и резюмировал: — Во всем виноваты распроклятые студенты, видите, и сюда добираются, на каторгу бы их всех, вот что. — Потом подумал немного и совершенно неожиданно добавил: — Эх, жаль, что плохо целился, начальник — та еще скотина. — И плюнул.