Бурелом - [36]

«Говорят, что Галю видели вместе с председателем Косотурского совета. Что может быть общего у интеллигентной девушки с этим бывшим солдатом? Непонятно». При воспоминании о Прохоре перед Крапивницкий стала картина стычки с косотурскими мужиками.

Было это весной. К Ивану Михайловичу приехал встревоженный лесник.

— Мужики казенный лес рубят, — заявил он Крапивницкому. — Я было пытался их образумить. Куда там, не слушают, валят лес без разбора. Что делать? — Глаза лесника вопросительно уставились на Крапивницкого.

— В каком квартале начали рубку?

— В седьмом.

— Что они делают!. — заволновался Иван Михайлович. — Лес там молодой, для рубки еще непригоден.

— Ничего не мог сделать, — развел руками лесник. — Упрашивал добром и, грешным делом, ружьем пригрозил. Закричали: «Вы оба с лесничим...» — Тут вестовой как бы запнулся на слове и, опустив глаза, стал теребить шапку в руках.

— Досказывай.

— Обозвали старорежимниками. Теперь, дескать, не вы, а мы хозяева леса.

— Хорошо, я сегодня же поеду в Косотурье. Когда у них сход? — спросил Крапивницкий.

— Каждый вечер галдят в совете о чем-то.

Отпустив лесника, Иван Михайлович несколько раз прошелся по комнате. Кипела обида на косотурцев. Жил в бедности и учился-то на казенный счет. Участвовал в нелегальных студенческих собраниях. С трудом получил звание лесного кондуктора[5]. Приехал в Павловск. К советской власти относился лояльно, и вот на тебе — старорежимник. Нет, надо ехать в Косотурье, разъяснить мужикам пагубность бесплановой рубки леса.

Под вечер Иван Михайлович был уже в Косотурье. Привязал лошадь к коновязи. Поднявшись на крыльцо совета, толкнул дверь. Просторная комната бывшего кулацкого дома была полна мужиков. Сидели кто на полу, кто на лавках. Иные взобрались на широкие подоконники. При входе лесничего говор стих. Иван Михайлович, лавируя среди сидевших группами косотурцев, прошел к небольшому столику, покрытому кумачом.

Крапивницкий спросил сидевшего возле стола Андриана Обласова:

— Где председатель?

— Скоро, должен быть. А что за нужда? — покосился он на блестящие пуговицы с орлами на кителе лесничего.

— А та и нужда, что безобразничать в казенных лесах не позволю.

Сидевшие на полу и лавках мужики поднялись на ноги.

— Старые порядки приехал устанавливать, — послышался голос с подоконника. — Теперь, брат, все наше, обчее.

— Я знаю один порядок — сохранить лес.

— Ишь ты, — продолжал уже насмешливо тот же голос. — Стало быть, советские декреты тебя не касаются? Выходит, как и раньше, срубить лесину — надо идти к тебе на поклон? Дозвольте, мол, господин лесничий, изба у меня валится. Нет, так не выйдет. Хватит, поиздевались над нашим братом. Небось, богатым купцам целые делянки отваливал, а как срубил мужик лесину — штраф. А ежели не уплатил — в кутузку.

— Правильно! Крой его, Евсей.

— Власть теперь наша.

— Хватит, погнули спины перед лесниками. Бывало, покажешь из-за пазухи красную головку — будет лес. Нет бутылки — отчаливай.

— Взяточники! — послышалось из толпы.

Лицо Крапивницкого побагровело.

— Взяточников на кордонах я не держу. Лес рубить самовольно запрещаю. Советская власть в любом деле анархии не допустит.

— Да что толковать с ним! Вытолкнуть его из совета и все.

— Попробуйте! — Крапивницкий отступил к стене и положил руку на кобуру револьвера.

— Стой! Что за шум? — расталкивая мужиков, показался Прохор. Торопливо подошел к председательскому столику и поднял руку: — Спокойно. — Затем повернулся к Крапивницкому: — В чем дело, Иван Михайлович?

Взволнованный Крапивницкий объяснил цель своего приезда в Косотурье:

— Лес теперь государственный, и мы должны относиться к нему бережно. Я запрещаю самовольную порубку. Вы как представитель советской власти должны помочь мне в этом деле.

— А где доставать лес? — послышалось из толпы.

— Можно рубить сычевские колки, — ответил молчавший до этого Обласов.

Прохор одобрительно кивнул головой и обратился к Крапивницкому:

— У меня просьба к вам, Иван Михайлович. Думаем мы строить школу, а вот с кругляком плохо. Просим помочь.

— Что ж, это можно сделать. Приезжайте в Павловск, и мы там оформим наряд на рубку, — успокаиваясь, ответил лесничий и, простившись с Прохором, вышел.

И вот теперь, вспоминая косотурского председателя, Иван Михайлович подумал: «Толковый парень, но все же Гале он не пара».

Наступал рассвет. Предметы начали принимать отчетливые формы, Иван Михайлович, стараясь не разбудить домашних, тихо оделся и подошел к дверям кабинета, где спал Алексей. Приоткрыл дверь и посмотрел на сына. Обросшее щетиной, давно не бритое лицо было бледно, под глазами синеватые круги. Давно не стиранное, пропахшее потом белье, на полу грязная гимнастерка, изрядно поношенные брюки, рядом — солдатские ботинки с обмотками. Ничто не напоминало когда-то щеголеватого подпоручика Алексея Крапивницкого, кумира женского общества города Павловска. Видимо, нелегок был путь до отцовского дома. Взглянув еще раз на спящего сына, Иван Михайлович вздохнул и прикрыл за собой дверь. Зашел на кухню, где стоял умывальник, долго стоял перед зеркалом, в раздумье расчесывая пышную бороду.

Беспокоила мысль о сыне. «Похоже, он не в ладах с новой властью. Один внешний вид уже говорит об этом. Что же делать? Хотя надо послушать, о чем он будет говорить. Если скрывается от советской власти, дело сложное. Демобилизоваться в таком виде он не мог. Скорее всего, в бегах».