Бурелом - [23]

— Все собрала. — Старая женщина погрузилась в свои нерадостные думы.

— Дома не сидит, — продолжал говорить Андриан. — Опять, наверное, утянулся к Гликерии. И што он привязался к ней? Как ровно на ней весь свет клином сошелся и нет ему девок в Косотурье. И ту хвалить шибко нечего. Сорок дней не прошло, как помер Савелий, а ей уж не терпится скорее на свидание.

— Молоды оба, — неохотно отозвалась жена, — лучше бы поженились.

— Тоже сказала, — протянул Андриан. — Парню в солдаты идти, а там женят с винтовкой и маршируй. Против Гликерии я не супорствую, работящая. Но сейчас и не время говорить об этом. — Андриан вновь опустился на лавку и, прислушиваясь к звукам гармошки, которые доносились с улицы, задумчиво побарабанил пальцами по подоконнику.

С тех пор как была получена повестка о призыве Василий больше находился в избе Ильи с Глашей. Ее родители уже считали его близким человеком и встречам не препятствовали.

— Пускай лучше дома сидят, чтобы меньше пялили на них глаза, — говорил Илья жене. — И так парни хотели ворота дегтем вымазать.

— А если Василий уйдет в солдаты, кто будет ее защитой?

— Пока жив, дочери в обиду не дам. — Старый солдат пристукнул деревяшкой об пол. — Туго придется — отвезу опять на кордон.

В это время во дворе под навесом, скрытые от людских глаз поленницей дров, сидели, прижавшись друг к другу, Глаша и Василий.

— Боюсь я, Вася, оставаться без тебя, — шепотом сказала она.

— Кто тебя тронет? — начал успокаивать Обласов. — Наши ребята не заденут. Камышинские? Пускай попробуют на свою голову. Скажу Красикову — живо их образумит.

— Лукьяна боюсь.

— Так ты ж не в его доме живешь. В лес одна не ходи и волки не съедят, — пытался пошутить он, но шутки не получилось. На душе обоих было тяжело.

— Ходит старый пес по пятам, — Гликерия припала к плечу Василия. Наступило молчание.

Вечерние сумерки легли на Косотурье. Василий с Гликерией вышли за околицу села. Вот и знакомый лесок, в котором они встречались раньше. Василий опустился на землю. Положив голову на его колени, Глаша запела:

Разлука ты, разлука,

чужая сторона.

С милым разлучила

навеки ты меня...

Не выдержав, заплакала.

— Зачем навеки? Вот выйду из солдат, поженимся, — начал успокаивать ее Василий.

Мерцали звезды. Пролетела какая-то птица, гукнул филин, и снова стало тихо.

— Вася, возьми мою ладанку. В ней крестик и горсточка земли. Крест будет хранить тебя от врага, а земли я насыпала, чтобы не забывал Косотурье и меня. — Глаша слабо улыбнулась и надела ладанку на его шею.

Василий молча привлек к себе Глашу. Вернулись они в село на рассвете. Когда взошло солнце, в окно Андриановой избы постучал десятский:

— Василка — к управе. Там рекрутский сбор, — прокричал он и торопливо зашагал к очередным домам.

Одетый в новую холщовую рубаху и шаровары из домотканого сукна, заправленные в сапоги, Василий молча посидел по обычаю со стариками на лавке, затем поднялся на ноги, шагнул к отцу и опустился перед ним на колени.

— Благослови, тятя.

Андриан взял из рук жены старую, потемневшую от времени и копоти, икону и, сделав троекратное знамение над головой сына, произнес:

— Бог тебя благословит, — и передал икону жене.

Василий припал к ногам матери.

— Благослови, мама.

Дрожащими от волнения руками старая женщина сделала в воздухе крестное знамение и, не выдержав, заплакала. Катились беззвучно слезы из глаз Андриана, да и сам Василий чувствовал, что вот-вот разрыдается. Проглотив подступивший к горлу тяжелый ком, он поцеловал родителей и вместе с ними вышел на сельскую площадь, где стояла управа.

Народу там собралось уже много. Слышался плач женщин, пьяные голоса рекрутов и выкрики писаря, проверявшего по списку новобранцев. Тут же невдалеке стояли подводы.

Пробираясь через толпу в поисках Прохора, Василий заметил Глашу. Она стояла поодаль от девушек и, полузакрыв лицо широким цветным платком, ждала Обласова. Глаза их встретились.

— Приходи на росстани[3], — сказал ей вполголоса Василий и, увидев Прохора, направился к нему. Его дружок был уже пьян.

— Вася! — обнимая Обласова, заговорил он заплетающимся языком. — Угонят нас в чужедальнюю сторонку. Может, злые ветры иссушат наши косточки. Спохоронят неизвестно где... — вдруг зарыдал он, припадая к плечу Василия.

— Проша, Проша, да будет тебе, — успокаивая Прохора, тянула его за рубаху одна из девушек.

Недалеко от крыльца сельской управы кучка богатых мужиков поила водкой рекрутов. Василий увидел Лукьяна. С полупустой четвертью в руках и стаканом, Сычев выкрикивал:

— Подходи, рекрута! Пей! Чужого вина не жалей! За царем служба не пропадет!

Василий, не спуская глаз с Лукьяна, оторвался от пьяного Прохора и, расталкивая мужиков, подошел к нему вплотную. Сгреб за бороду и ударил в лицо.

— Получи, а за что, сам знаешь.

Крякнув, Лукьян упал, и водка полилась на землю. Василия окружили мужики.

— Хотя ты и рекрут, но зачем драться?

— Я тебе припомню, варнак, — пытаясь подняться, Сычев уперся руками о землю.

— Варнак, говоришь? На-ко еще получи!

От резкого пинка Лукьян пролетел шага два и уполз в толпу.

С крыльца раздался зычный голос старосты:

— Рекрута, на подводы — с богом!