Бурелом - [104]

— Встречал ее не раз на сельской улице. Строгая такая. Вся в черном, на голове шашмура. Голову несет высоко, куда тебе, не подходи. Не поймешь ее. Еще при колчаковщине, когда я служил в полку Шевченко, она узнала меня и могла стукнуть в контрразведку. Так нет. Промолчала. А в прошлом году, когда приехал в Камаган изъять у ней имущество, заявила мне: «Будет время, я тебя так тряхну, что всем чертям станет тошно!»

— Сильная натура. Вместе с этим... — Василий на какое-то время задумался, подыскивая определение характера Февронии: — Вместе с этим дика, как степная кобылица, — так назвал ее когда-то Калтай, с которым мы батрачили у Бессоновой.

— Как живет Кирилл Панкратьевич? — спросил Черепанов про Красикова.

— Болеет, что-то с сердцем у него неладно.

— Неудивительно, — отозвался Прохор. — Ссылка, подполье, напряженная работа в годы гражданской войны. Все это отразилось, да и года.

Друзья помолчали, отдавшись воспоминаниям.

— Сделаем так, — вновь заговорил Василий. — Когда ты будешь в Павловске, зайдем к Кириллу Панкратьевичу. Договорились?

— Да. Вспомним былые годы.

Поговорив немного о делах, приятели расстались.

— Приезжай непременно, — уже с крыльца крикнул Обласов и подошел к коновязи. Отвязывая повод, увидел идущую по дороге Февронию.

— Здравствуй, Василий Андрианович. Что-то редко стал бывать у нас в Косотурье?

— Дела, — выправляя у лошади челку, ответил с деланной озабоченностью Обласов.

— Гликерия как живет?

— Спасибо, здорова.

— Что-то неохотно разговариваешь со мной. Начальником стал, боишься с кулачкой встречаться. Что ж, поезжай, поезжай, я не задерживаю.

— Феврония Лукьяновна, мне сказывали, будто при белых ты хотела освободить меня из троицкой тюрьмы?

— Было время. Но если бы ты попал сейчас, на три замка бы велела закрыть.

— Что ж, и на этом спасибо, — криво усмехнулся Василий и занес ногу в стремя. — Только, Феврония Лукьяновна, от вас я не заслужил этого. Судьба наша такая, что врозь пришлось жить. До свидания! — Обласов легко взметнулся в седло. — Не поминай лихом! — крикнул он и скрылся за поворотом.

Феврония, сдерживая готовые хлынуть слезы, медленно подошла к коновязи и, положив на нее руки, опустила голову. «Эх, Вася, Вася, боль моя, да за что же бог меня наказывает?!» — Не выдержав, заплакала. Заметив спускавшегося с крыльца Прохора, торопливо вытерла слезы и зашагала к дому.

...Появление Крапивницкого в Косотурье не осталось незамеченным.

— Гоню лошадей в Камышное на водопой. Одна из них забежала в открытые ворота к Сычеву. Я туда, — рассказывал Черепанову Сережа Чижов. — Гляжу, по двору расхаживает какой-то дядька. Одет в косоворотку, плисовые шаровары заправлены в яловые сапоги. По обличию, как деревенский мужик, по походке — не наш брат. Голову держит высоко, засунул руку за тонкий ремешок с набором, а у нас их не носят. Стало быть, чужой. Говорю: «Дяденька, помоги мне выгнать лошадь из-под навеса, мне с вершны слазить неохота». А он как зыркнет на меня. Взял хворостину, хлоп по коню, тот стрелой из-под навеса.

— А Лукьяна видел?

— Не-ет. Только Феврония в окне стояла.

— Так. — Прохор побарабанил пальцами по столу. — Вот что, Сережа. Ты посторожи-ка пока этого человека, а я съезжу в город, посоветуюсь с товарищами. Похоже, это важная птица, — закончил он в раздумье.

На следующий день Черепанов выехал в Павловск. Зашел к Замиралову, который в то время был старшим следователем уездного чека.

— Ты не вызывал его в сельсовет? — выслушав Прохора, живо спросил Замиралов.

— Нет.

— Хорошо. — Замиралов с облегчением вздохнул. — За этим субъектом мы следим давно. Он главарь колчаковских последышей «Амбы» и, возможно, причастен к загадочному убийству Веньчикова. На днях все прояснится. В будущее воскресенье у «Амбы» назначено собрание под видом пикника у Галкинской горы — там, где обрыв. Его проводит незнакомец из Косотурья. Готовим облаву. На всякий случай, когда мы будем проводить операцию по ликвидации остатков «Амбы», тебе не мешало бы устроить засаду возле дома Сычева. Хозяин наверняка тесно связан со своим квартирантом.

— Хорошо. Это я сделаю, — согласился Прохор и, вернувшись, домой, вызвал к себе Чижова.

— Сергей, тебе придется взять трех-четырех ребят и в ночь с субботы на воскресенье покараулить возле дома Сычева. Оружие будет выдано накануне. Предупреждаю: об этом пока никому ни слова.

— Понимаю, — кивнул Чижов головой. — Когда и где собираться?

— Накануне придете в сельсовет. Я там буду.

ГЛАВА 40

...Крапивницкий вместе с Каретиным выехал из Косотурья для встречи с участниками «Амбы», как и было условлено, в воскресенье рано утром. Оставили лошадь в городе и направились в бор к Галкинскому обрыву.

— Оружие у вас в порядке? — спросил он шагавшего рядом с ним Каретина.

— Да. Патроны в нагане полностью.

— Явка членов «Амбы» обеспечена?

— Известил всех.

— Конспирация?

— Думаю, будет надежной.

Навстречу попадались гуляющие парами и в одиночку горожане.

День обещал быть ясным, солнечным. Недалеко от обрыва слышались звуки гармошки, отрывки песен и смех. Не доходя до обрыва, Крапивницкий и его спутник свернули влево, прошли мелкий сосняк и оказались на небольшой поляне, где возле раскинутого наподобие скатерти пиджака сидела группа молодых людей. Они непринужденно разговаривали. Невдалеке от них валялись пустые бутылки из-под самогона. При появлении Крапивницкого с Каретиным компания дружно поднялась и устремила на них глаза.