Бунтарь Иисус : Жизнь и миссия в контексте двух эпох - [8]

На таком подходе к евангельскому рассказу основывается часто цитируемое утверждение К.С.Льюиса в одной из его Ранних книг:

Простой смертный, который утверждал бы то, что говорил Иисус, был бы не великим учителем нравственности, а либо сумасшедшим вроде тех, кто считает себя Наполеоном или чайником, либо самим дьяволом. Другой альтернативы быть не может: либо этот человек — Сын Божий, либо сумасшедший или что-то еще похуже.[10]

Убедительность этого утверждения основана на буквальном и фактическом понимании евангелий.

Первые две характеристики ранней парадигмы — призма доктрин и буквальное понимание евангелий — обычно стоят рядом и взаимно поддерживают одна другую. И тогда приверженцы такого подхода видят в Иисусе сочетание двух аспектов: это «умерший Спаситель» и «Богочеловек». Сторонники «апокалиптического» Иисуса также принимают эти предпосылки, хотя расставляют акценты иным образом — а именно: в центре их картины стоит скорое возвращение Иисуса, который будет судить мир.

3. Согласно ранней парадигме Иисус неразрывно связан с загробной жизнью. Загробная жизнь — обещанные небеса или муки ада — на протяжении столетий была центром внимания обычных христиан. По мнению многих, именно в учении о загробной жизни и следует искать суть христианства. Нас учат, что и как нужно делать, чтобы спастись. Если мы будем поступать определенным образом, то отправимся на небеса (и избежим ада). В самом деле, для многих христиан именно таково значение слов «спастись» и «спасение» — они указывают на состояние после смерти и на будущий, но не на настоящий мир.

Когда Иисуса воспринимают так, кажется, что он говорил главным образом о небесах и о том, как туда попасть. Именно так понимают два всем знакомых выражения из евангелий: «царство небесное» и «вечная жизнь». Первое мы находим в Евангелии от Матфея, где «царство небесное» стоит в самом центре учения Иисуса. Второе часто встречается у Иоанна. Но оба эти выражения вовсе не подразумевают «небеса» или «вечную жизнь» в привычном понимании этих слов. У Матфея «царство небесное» указывает не на загробную жизнь, этим выражением он заменяет «царство Божье», а последнее, как это ясно показывает Матфей, должно наступить на земле и в каком-то смысле уже наступило. Греческое выражение, которое обычно переводят как «жизнь вечная», у Иоанна нельзя просто отождествить с загробной жизнью. Скорее оно указывает на «жизнь грядущего века», причем Иоанн утверждает, что эта жизнь уже существует в нынешнем мире.

Когда же эти слова читают в рамках парадигмы, акцентирующей загробную жизнь, в них, естественно, находят указание на посмертную участь людей. Понятно, как это влияет на восприятие Иисуса. Не только его слова, но и его смерть связаны с загробной жизнью. Поскольку на кресте он принес жертву за грех, это сделало возможным прощение, без которого нам не попасть на небеса. Конечно, это прощение меняет и нашу жизнь сегодня, но оно гораздо важнее в отношении иного мира. Таким образом, Иисус — включая как его слова, так и его смерть — открывает нам дорогу на небеса. В рамках такой парадигмы в следовании ему обычно видят единственный путь ко спасению. Кратко это можно выразить так: «Веруй в Иисуса сейчас, чтобы затем попасть на небо».

4. Ранняя парадигма подчеркивает важность веры. В каком-то смысле в этом нет ничего нового. Христиане с самого начала утверждали, насколько важно верить в Иисуса. Слова о такой вере восходят к Новому Завету. Однако в течение примерно последних четырех столетий слово «верить» радикально поменяло свой смысл, так что его современное значение сильно отличается от более древнего. Для большинства современных христиан верить означает признавать ряд утверждений, ряд положений: мы верим, что Бог существует, что Библия есть Слово Божье, что Иисус есть Сын Божий, что он родился от Девы, умер за наши грехи, а затем восстал из мертвых, что он единственный путь ко спасению, что он придет снова и тому подобное. Таким образом, вера означает согласие с набором утверждений.

Но до начала XVII века глагол «верить» имел совсем иное значение как в специфически христианском, так и в его расхожем употреблении. Это не означало верить в истинность каких-либо утверждений, глагол «верить» всегда относился к личности. Это не вера во что-то, но в кого-то. Вера в личность радикально отличается от веры в то, что истинны утверждения об этой личности. В старом английском языке «верить» (believing) означало верить в кого-то. Потому этим словом обозначались отношения доверия, верности и любви. Если сказать проще, поверить означало полюбить.[11]

Таким образом, до начала XVII века вера в Бога и Иисуса не означала: «Верую, что такие-то положения относительно Бога и Иисуса истинны». На первом месте там стояли два других значения: доверять Богу и Иисусу. Доверять не каким-то утверждениям относительно Бога и Иисуса (вера во что-то), но доверять Богу, которого явил нам Иисус. Это вера типа fiducia,если использовать латинский термин для веры, означающий «доверие». Кроме того, есть вера типа fidelitas,то есть верность (лояльность, преданность, приверженность) по отношению к Богу, которого явил Иисус (но не верность утверждениям относительно Бога и Иисуса, когда мы опять же сказали бы «верую