Бунт на борту - [32]
Белоусов сложил письмо и провел взглядом по лицам матросов.
— Что делать будем? Дадим «Аврору» покалечить?
— Ну, это стоп! — горячо крикнул и вскочил матрос 1-й статьи Александр Неволин. Он командовал в Октябре судовым десантом и с Дворцовой площади пробился с отрядом авроровцев к парадным подъездам Зимнего дворца. — Знаем, за что на «Аврору» злобятся! Литовский замок мы штурмовали, юнкерское кавалерийское училище разоружали, Зимний брали.
Вслед за Сашей Неволиным повскакали остальные авроровцы, все разом закричали, крепко, солено, по-морскому, заматерились.
— Пусть сунутся! Белки выворотим!
— Волосы дыбом подымутся у контрреволюции!
— Не забыла всемирная буржуазия тот наш выстрел!
Матросы притихли и, светлея лицами, переглянулись. Снова увидели они ту октябрьскую ночь, черную громаду Зимнего за двумя мостами и сигнальную ракету над петропавловскими верками. Одним взмахом сорвал комендор тяжелый брезент с носового орудия. Из дула выплеснулась огненная струя, со звоном упала на палубу пустая гильза, и качнулась под ногами палуба. Качнулась вся Россия и встала на ровный киль.
— Злобится на нас буржуазия за то, что флот как по ниточке идет по ленинскому курсу! — сказал, успокаиваясь, Белоусов.
К нему подошел толстый Винтер.
— Я советую обшарить весь крейсер. Во все углы заглянуть. Первым делом по погребам пошарить. Кстати, все погребальные ведомости у меня. И всех старших специалистов обязать осмотреть свою часть. Доложите обо всем командиру обязательно!
— Не пожелал командир явиться, когда я пригласил его сюда, — нахмурился Белоусов и приказал секретарю: — Иван, на полусогнутых к командиру! Пусть объявляет боевую тревогу. Команда-де требует!
Через минуту запел горн, зазвенели колокола громкого боя, засвистели боцманские дудки. Матросские каблуки загремели по палубам и трапам крейсера.
Хмурое мартовское утро вставало над Невой и над городом. Струящийся морозный туман клубился вокруг крейсера, и пованивал тоскливо туман сыростью погреба и почему-то мокрой псиной.
Матрос Тимофей Семенов, часовой у трапа, перекинутого со стенки завода на палубу крейсера, сердито отхаркнул сырость, набившуюся в глотку.
— Чертов туман! Корму с носом спутаешь. Такая погодка для них в самый раз.
— Тут ухом брать надо, — откликнулся Федор Найчук, часовой у гюйсштока. — Ушки на макушке держи!
— А может, зря мы панику разводим, — устало зевнув, сказал матрос из орудийного расчета носовой шестидюймовки. Артиллеристы, продрогнув на морозе, жались друг к другу у тумбы орудия. — Два месяца прошло, как получил судком предупреждение Политотдела, а все спокойно, ничего подозрительного не было.
— Выжидают! — ответил строго Найчук. — Такие вот, вроде нас с тобой, развесят уши, а они — хлоп, и ваших нет!
Туман плотнее надвинулся на крейсер. Исчезли даже три его высокие и узкие, как макаронины, трубы, только фокмачта торчала остро из тумана, словно штык бессменного часового. С невидимой Петропавловской крепости прилетели печальные перезвоны курантов. Найчук выпростал голову из высокого воротника тулупа и прислушался. Церковное что-то куранты вызванивают, боцман сказывал, будто «Коль славен господь», а до чего же похоже на корабельные склянки. Вечно сбивают с толку. Нет, смена еще не скоро… Найчук запахнулся было в тулуп, но услышал за бортом крейсера скрип снега под осторожными шагами. Откинув воротник тулупа, он тихонько поглядел за борт. На льду Невы, в десятке шагов от носа крейсера, стоял человек, судя по обтрепанной шинелюшке — пехотинец. Под мышкой, прижав к боку локтем левой руки и придерживая правой, он нес сверток, издали похожий на большую толстую книгу. Задрав голову, пехотинец внимательно разглядывал высившуюся перед ним громаду корабля. Видимо, успокоенный осмотром, он сделал несколько осторожных шагов и подошел вплотную к форштевню корабля. Найчук перевесился через фальшборт и крикнул:
— Стой! Одерживай! На нос не напирай!
Пехотинец сделал порывистое движение назад.
— Стой! — опустил Найчук дуло винтовки. — Стреляю! Ты чего здесь шаришь?
Пехотинец нервно засмеялся.
— Напугал ты меня, морячок. А нельзя ли, друг, на ваш пароход взойти? Для этого и шарю здесь.
— А зачем тебе наш пароход?
— Штуковину одну хочу вам передать. Не пойму, что это такое, а думаю, что кто-нибудь из ваших, морских, потерял.
Вахтенный начальник нагнулся над стойками обвеса, оглядел подозрительно человека на льду и крикнул строго:
— Пехота, давай живее на борт!
Семенов зажег лампочку над трапом. Пехотинец быстро перебрался со льда реки на заводскую стенку и по трапу поднялся на крейсер. Его окружили вахтенный начальник и матросы орудийного расчета. Он протянул вахтначу пакет, завернутый в серую плотную бумагу и перевязанный шпагатом.
— Иду я вчера с работы через Неву, — сказал пехотинец, — гляжу, валяется посередине реки этот пакет. Я, конечно, под мышку его — и домой! Гостинец, думаю, бог послал. А дома развернул и вижу, вещь для меня негодная, из казенного имущества что-то. Вот и принес вам.
Вахтенный начальник развязал шпагат, снял бумагу и увидел большую жестяную коробку. Крышка ее легко открылась. Маслянистое желтоватое вещество наполняло коробку до половины. Вахтнач провел пальцем по маслянистому веществу, лизнул палец и сплюнул.
