Бунт - [2]

— Тут мне и жить?— с робким и доверчивым любопытством спросила Саша.

Желтая дама притворилась, что не слышит.

— Как фамилия?— отрывисто и в упор спросила она.

И голос у нее был такой странный, что Саша невольно подумала:

«Как у дохлой рыбы!..»

— Чья?— машинально спросила она.

Глаза желтой дамы стали злыми.

— Ваша, конечно!

— Козодоева, моя фамилия, — тихо ответила Саша, с недоумением припоминая, что желтая дама уже звала ее по фамилии.

— Вам это… переодеться надо, — отрывисто, мельком взглядывая на ее платье, сказала надзирательница.

Если бы Саше в эту минуту сказали, что ей надо выпрыгнуть в окно с четвертого этажа, она бы и это сделала, так была она сбита с толку. Когда она решила уйти от прежней жизни, ей казалось, что встретит ее что-то светлое, простое, теплое и радостное. А то, что с нею делали теперь, было так сложно, странно, ненужно ей и непонятно, что она совсем не могла разобраться в нем.

«Так значит, нужно… они уж знают»,— успокаивала она себя.

Саша, торопясь и путаясь в тесемках, стала раздеваться, покорно отдавая свои кофточку, юбку, башмаки, чулки.

— Все, все,— махнула рукой дама, когда Саша осталась в одной рубашке.

Саша торопливо спустила с круглых полных плеч рубашку и осталась голой.

Все три женщины быстро осмотрели ее с ног до головы, и вдруг лицо желтой дамы перекосилось каким-то уродливым чувством. Она думала, что это было презрение к тому, что делала Саша своим телом, а это было смутное, инстинктивное чувство зависти безобразного, состарившегося тела, которое никому не было нужно, к молодому, прекрасному, которое звало к себе всех.

Саша стояла, согнув колени внутрь, и тупилась. Было что-то унизительное в том, что она была голая, когда все были одеты, и в том, что ей было холодно, когда всем было тепло. Колени ее вздрагивали, и мелкая, мелкая дрожь пробегала по нежной бело-розовой коже, покрывая ее мелкими пупырышками. Желтая дама нарочно, сама не зная зачем, медлила, копаясь в белье.

Саша старалась не смотреть вокруг и стояла неподвижно, не смея прикрыться руками.

«Хоть бы уж скорее…— думала она,— ну, чего она там… стыдно… холодно, чай»…

— Пожалуйста, скорей, — опять с тою же ищущей мягкостью и робостью попросила она.

И опять надзирательница с удовольствием притворилась, что не слышит.

Саша тоскливо замолчала, и что-то тяжелое, недоумевающее будто поднялось с пола и наполнило все и отодвинуло всех от нее.

— Вот это ваше платье,— сказала дама и с радостью кинула Саше такое же дрянненькое синенькое платье, какое Саша уже видела в коридоре.

— А… белье?— с трудом выговорила Саша и вся покраснела.

Ей пришло в голову, что может быть, здесь и белья не полагается.

— А, да… берите, вот…

И белье было грубое и дурное, совсем не такое, какое привыкла носить Саша.

— Скорей, вы!— приказала желтая дама.

Саша, опять торопясь и путаясь, оделась в сшитое не по ней платье. Ей было неловко в нем и стыдно его, и тогда на одну секунду шевельнулась в ней мысль:

«И с какой стати?»…

Но сейчас же она вспомнила, что она уже, почему-то, не имеет права желать быть хорошо и красиво одетой, и тихо, путаясь в подоле слишком длинной юбки, пошла, куда ее повели.

Опять прошли по коридору и вошли в высокую больничного вида комнату.

— Вот вам кровать, а вот тут будете свои вещи держать. Вам потом скажут, что полагается делать, и когда обед, чай и все… там…

Желтая дама ушла.

Саша села на краешек своей кровати, почувствовала сквозь тоненькую материю синенькой юбки жесткое и колючее сукно одеяла и стала искоса разглядывать комнату.

Тоненькие железные кровати тоже стояли как в больнице, только не было дощечек с надписями, но Саше сначала показалось, что и дощечки есть. Возле каждой кровати стоял маленький шкафчик, очевидно служивший и столиком, и деревянная, выкрашенная густой зеленой краской табуретка. В комнате было еще пять женщин, которые сначала показались Саше будто на одно лицо.

Но потом она их рассмотрела.

Рядом, на соседней кровати, сидела толстая, рябая женщина и угрюмо поглядывала на Сашу, лениво распуская грязноватые тесемки чепчика.

— Тебя как звать-то? — басом спросила она, когда встретилась глазами с Сашей.

— Александрой… Сашей…— ответила Саша, и ее саму поразил робкий звук собственного голоса.

— Так… Александра!— помолчав, безразлично повторила рябая и почесала свой толстый, вялый живот.

— Фамилия-то, чай, есть,— вдруг сердито пробурчала она,— дура!

И повернувшись спиной к Саше, стала искать блох в рубашке.

Саша удивленно на нее посмотрела и промолчала.

Другая, совсем худенькая и маленькая блондинка, с круглым животом и длинным лицом, отозвалась:

— Вы ее не слушайте… она у нас ругательница… По фамилии у нас говорят.

— Козодоева, моя фамилия,— застенчиво и торопливо сказала Саша.

Блондинка с животом сейчас же встала и пересела на Сашину кровать.

— Вы, милая, из комитетских? — спросила она ласково.

— Я…— замялась Саша, не понимая вопроса.

— Вам сколько лет-то?

— Два… двадцать два,— пробормотала Саша.

— Значит, по своей охоте?

— Сама,— отвечала Саша и застыдилась, потому что совершенно не могла в эту минуту отдать себе отчета, дурно это или хорошо.

— А почему? — с любопытством спросила блондинка.