Бункер. Смена - [126]

Попискивание панели у входа прогнало тревожные мысли. Обернувшись, Дональд увидел, как толстенная стальная дверь поворачивается на петлях толщиной с мужскую руку. Вошел доктор Уилсон, врач текущей смены. Заметив Дональда, он нахмурился.

— Сэр?

Дональд ощутил, как по затылку стекла струйка пота. Сердце все еще колотилось после воспоминаний о музее. Ему было жарко, хотя дыхание превращалось в облачка пара.

— Вы не забыли о нашей встрече? — спросил Уилсон.

Дональд вытер лоб, а потом ладонь о брюки.

— Нет-нет, — отозвался он, пытаясь справиться с дрожью в голосе. — Просто утратил чувство времени.

Уилсон кивнул.

— Я увидел вас у себя на мониторе и примерно так и подумал. — Он взглянул на ближайшую к Дональду капсулу и нахмурился. — Там кто-то из тех, кого вы знаете?

— Что? Нет. — Дональд снял руку, замерзшую от контакта с капсулой. — Тот, с кем я работал.

— Итак, вы готовы?

— Да. Спасибо, что согласились освежить мои знания. Я уже давно не заглядывал в инструкции.

— Конечно. — Уилсон улыбнулся. — Как раз пора будить техника-реакторщика на его четвертую смену, вот и посмотрите всю процедуру. Мы только вас и ждали.

И он жестом пригласил Дональда к выходу.

Дональд похлопал по капсуле сестры и улыбнулся. Она ждала сотни лет. Еще день-другой может подождать. А потом они посмотрят, что именно он помогал создавать. Они выяснят это вместе.

75

Бункер № 17

2313 год

Год второй

Джимми не мог заставить себя писать на бумаге. Он утопал в бумаге, но не осмеливался делать пометки даже на полях. Эти страницы неприкосновенны. Эти книги невероятно ценны. И поэтому он отсчитывал дни, пользуясь висящим на шее ключом и черными панелями сервера с номером «17».

Он узнал, что это его бункер. Этот номер был оттиснут с внутренней стороны обложки его экземпляра «Правил». Он значился на схеме всех бункеров, висящей на стене. И он знал, что это значит. Возможно, он один в этом мире, но его мир — не единственный.

Каждый вечер перед сном он выцарапывал очередную серебристую черточку на черной краске массивного сервера. Прошедшие дни Джимми отмечал только по вечерам. Делать это по утрам он счел преждевременным.

Этот «проект» начался неуклюже. Он не предполагал, что пометок будет много, поэтому делал их посередине боковой стенки, да еще слишком длинными. Через два месяца у него стало заканчиваться свободное место, и он понял, что нужно начинать новый ряд, поэтому он перечеркнул все нанесенные пометки и начал подсчет дней на другой стенке сервера. Теперь он делал черточки маленькими и аккуратными. Четыре черточки и черта через них — так мать отмечала подряд дни, когда он вел себя хорошо. Шесть таких подряд он теперь считал как месяц. Двенадцать таких рядов плюс еще пять дней — и получится год.

Он нанес последнюю отметку в последнем ряду и отступил на шаг. Год занял половину боковины сервера. С трудом верилось, что прошел целый год. Год жизни на промежуточном этаже под серверами. Он знал, что дальше так продолжать нельзя. Представить остальные серверы, покрытые царапинами, было выше его сил. Отец сказал, что здесь достаточно еды на десять лет то ли для двух, то ли для четырех человек — он уже не мог вспомнить точно. Для него одного это означало как минимум двадцать. Двадцать лет. Он вышел из-за сервера и посмотрел в проход между рядами. В самом его конце виднелась массивная серебристая дверь. Он знал, что рано или поздно ему придется выйти. Он сойдет с ума, если этого не сделает. Он уже сходит с ума. Дни слишком сильно походили один на другой.

Он шагнул к двери и прислушался. За ней было тихо, как иногда случалось, но память услужливо подсунула ему слабое эхо ударов. Джимми задумался: может, набрать четыре цифры и выглянуть наружу? Нельзя было представить ничего хуже, чем невозможность увидеть, что происходит за дверью. Когда экраны камер перестали работать, Джимми ощутил себя так, словно его лишили зрения. У него осталось сильнейшее желание открыть дверь, приподнять веко, остававшееся закрытым слишком долго. Год подсчитывания дней. Подсчитывания минут в эти дни. Парень не мог считать их бесконечно.

Он не прикоснулся к панели. Не сейчас. Там, за дверью, плохие люди. Они хотят войти, хотят узнать, что здесь есть, почему свет на этом этаже все еще горит и кто он такой.

— Я никто, — говорил им Джимми, когда у него хватало храбрости. — Никто.

Он редко набирался этой храбрости. У него доставало лишь смелости слушать, как те люди ругаются по радио. Смелости позволять их спорам заполнять его мир и голову, слушать, как они бранятся и сообщают, кто кого убил. Одна группа работала на фермах, другая пыталась остановить воду, которая просачивалась из шахт и затапливала механический отдел. Еще у других было оружие, и они отнимали даже крохи, которые те сумели наскрести. Как-то раз в эфир вышла одинокая женщина и кричала, чтобы ей пришли на помощь, но чем Джимми мог ей помочь? По его оценке, в закутках на разных этажах осталось около сотни или больше людей, которые сражались и убивали. Но скоро это прекратится. Должно прекратиться. Еще день. Еще год. Они ведь не могут сражаться вечно?

Возможно, и могут.