Бункер "BS-800"/ der Fluch des Reichs. - [89]

Я медленно встал, отряхиваясь.

— Ты смотри, штаны сухие! — удивился Борис, когда я подошёл к нему.

— Ну вы даётё! — возмущённо покачал я головой, — Террористы!

— Это всё Аскет, с Серёгой!

Ракета, осветившая несколько мгновений назад поле, потухла, и громкий свист исчез. Я зашёл в лагерь, именно зашёл — пространство было отгорожено ветками — ветвями наружу. Из-за них не было видно во всю полыхавшего костра. Машина Наёмника стояла напротив моей, и лагерь, с двумя палатками, получился между ними. Аскет, сжимавший в руках «Кедр», смотрел на меня строго, по-отцовски, как на сына-пьяницу, вернувшегося домой под утро.

— Сигналку спалил! — зло проговорил он, словно бы я по пьяному делу расквасил о столб «папкину» машину.

— Ну ты бы её обозначил как-нибудь, для меня! Знали же, что я ушёл!

— Я предлагал! — поддержал меня Борис, — Табличку написать «Симак, ахтунг минен!»

— Я думал, что ты с другого направления пойдёшь! — сказал Аскет. — Ладно, сигнальную ракету уже не вернуть — она сгорела, завтра поставлю на её место гранату!

— Только мне не забудь сказать! — попросил я.

Он улыбнулся, как-то по-детски, наивно:

— Обязательно!

Из моей палатки выглядывала заспанная Алёна:

— Это ты шумишь?

— Да, припозднился немного!

— Немного! — показалась Светка. — Часа четыре уже как темно! Борис вон, весь извёлся, пока тебя ждал. Всё порывался идти за тобой!

«Ни хрена себе! Часа четыре! А мне-то показалось, будто бы я находился в старом «ДОТе» не больше получаса!» — думал я.

— Ладно, оставь человека! — вмешалась Алёна. — Не видишь, он устал! Там, — она указала на стоящий не далеко от костра котелок с термосом, — Рис с тушёнкой, и сладкий чай. Ещё не остыло, наверное. Одноразовые тарелки с ложками в «Ниве».

— Спасибо!

От этих её слов на душе потеплело, я почувствовал то, чего не чувствовал уже давно; пустота, которая появилась после смерти Маши, на миг заполнилась этим теплом. Борис, с зажатой в уголке рта сигаретой, по-хозяйски копался в своей трофейной сумке. Серёга, судя по всему, уже спал. Выудив из сумки маленькую бутылочку, Левинц довольно хмыкнул, посмотрел на меня, заговорчески подмигнул, и скомандовал, сам себе:

— Левинц, отбой!

Выплюнув окурок, — пробкой из-под шампанского выстреливший из его рта, — он полез в палатку.

— Оружие держи под рукой! — напутственно произнёс ему в след Аскет.

Затем он посмотрел на меня, на мой до сих пор лежащий на курке «Калаша» палец:

— Ты палец-то с крючка сбрось! — с еле заметным напряжением в голосе сказал он. — И на предохранитель поставь! — добавил он, словно опасаясь, что я начну стрелять.

Рука словно окаменела, и разжать её мне удалось с некоторым усилием. Аскет вытряхивал порох, из найденных нами с Борисом патронов. Пустые гильзы он бросал в огонь, а пули складывал на расстеленной у костра тряпочке. Судя по всему, он хотел использовать полусгнившие пули, в качестве шрапнели для какой-то своей мины. Гильзы, падая в огонь, шипели, из некоторых выходили огненные вспышки — воспламенялись остатки пороха, медленно сгорали отсыревшие и сгнившие капсюли. Порох он ссыпал в металлическую банку, из-под кофе. По правую от него сторону лежали, аккуратно сложенные, тротиловые шашки, извлечённые из найденных «РГД». Отвлекшись от своего занятия, он внимательно посмотрел на мою белую, — цвет которой был виден даже в отсвете огня, — руку. Посмотрел на меня, только потом он заметил забытую мною винтовку.

— Дай, посмотрю? — осторожно произнёс он, протягивая руку к трофейному «винту».

Я протянул увесистую винтовку. «Надо было пулемёт с собой прихватить — ночью, в нашем лагере с ним было бы спокойнее!» Да только весит он, и боекомплект к нему, довольно прилично! Не зря в пулемётный расчёт входило два физически сильных человека.

— Не бахнут? — я кивком указал на сложенные у костра шашки, от которых поднимался еле заметный парок.

— Нет, — спокойно ответил он, увлечённо разглядывая трофей, — Тол от детонации срабатывает.

Сев у костра по-турецки, и положив «Кедр» на колени, он принялся рассматривать винтовку, клацая затвором и изредка бросая на меня удивленный взгляд.

— Ты, кстати, сегодня всю ночь спишь! К дежурству мы тебя не привлекаем! — отвлёкся на секунду от «свечи» Аскет.

— Чего так?

— Все так решили. Люди хоть в дороге выспались, а ты уже сутки баранку крутишь! К тому же копал много.

Подойдя к своей машине, от которой исходил сильный запах бензина и резины, не чувствуемый в городе, я открыл дверь багажника. В салоне тускло, — но в то же время достаточно освещая пространство внутри, — загорелся свет. Здесь, в лесу, как-то по-другому смотришь на такие привычные мелочи, как, например, освещение салона машины. Здесь, в глуши, вдали от цивилизации, такие «удобства» кажутся фантастическими. Покопавшись в своём рюкзаке, я достал свой алюминиевый котелок, армейского образца, в котором помещалась и кружка, и ложка. Алёна не могла знать, что я привык есть в походах только из него. Накидав по края ещё парящего, пахнущего мясом и костром риса, я отломил себе кусок ржаного хлеба, и принялся не спеша, но с аппетитом есть. Рис был просто великолепным. Рассыпчатый, но в то же время жирный, с тонко порезанной морковью, которая была мягкой, и в тоже время сохранившая свой естественный цвет — что говорило о том, что она не пережарена при пассировке, — не зря покупали. Рис был приправлен какими-то специями, от него исходил душистый, несравнимый аромат костра, который делает любое приготовленное на костре блюдо неповторимым. Эту пищу трудно было назвать «рисовой кашей», по мне, так это самый настоящий плов! Я ел, стараясь не скрежетать алюминиевой ложкой по своему, видавшему виды, котелку, выцеживая из риса куски тушёного мяса. Сам котелок был не раз крашен мною же, специальной, огнеупорной зелёной краской — но это не спасало его ни от механических повреждений, ни от копоти огня. Краска на выпирающих углах котелка была протерта до металла. Наевшись от души, я налил себе полную кружку чая. Чай тоже оказался не простым. Кто-то добавил в него душистые травы, мяту, и кажется, смородину. Кто-то не пожалел заварки, готовя этот прекрасный напиток, и чай получился очень крепким и сладким — таким, каким он и должен быть. Именно тогда чай придаёт бодрости, которая, впрочем, мне сейчас уже ни к чему. Чай, так же как и рис, приготовленный на костре, приобрёл необычный вкусовой оттенок. Для меня этот напиток был на порядок лучше чем, скажем, хорошее вино или коньяк. Опустошив кружку, я слил остатки чая на землю, всполоснув кружку от налипших на стенки чаинок. Помыв кипятком из котелка, с речной водой, свой котелок, я убрал его обратно, и только теперь почувствовал усталость, свинцовыми гирями утяжелившую моё тело. Из палатки высунулся Борис: