Бункер "BS-800"/ der Fluch des Reichs. - [82]

— Потом времени на то, чтобы дослать, может не быть! — вдруг сказал он, не глядя в нашу строну, словно бы он почувствовал наше внимание каким-то неведомым образом.

Аскет достал из сумки завёрнутые в пакет детали.

— Это что? — спросил я.

— «ЛЦУ-Пион»[40], «БК-09»[41], заглушка-компенсатор для сверхзвуковой стрельбы и тактический фонарь.

— Постоянно держать на взводе тоже не будешь! — возразил Борис, которому не давала покоя мысль об постоянно взведённом оружии. — Пружины подсядут, им тоже отдых нужен!

— Ты всегда сможешь заменить подсевшую пружину, а продырявленную врагом бошку — уже не заменишь! — мрачно заметил Аскет.

— А ты свои пружины водкой помажь! — советовал Борису закончивший пилку дров Серёга, — Она у тебя от всех болезней — панацея! — с улыбкой говорил он, поправляя свой автомат.

— Я лучше тебе голову водкой, а особенно мозг, водкой протру! — отвечал покрасневший Левинц. — Хотя, твои лишние запчасти протирать — только драгоценный продукт зря переводить!

Серёга тут же сделался серьёзным, и направился прямо к Борису.

— Эй, ты чего, опять за своё?! — предупредил нападение Борис. — Водкой, говорю, изнутри мозг протереть нужно, понял?! Выпить тебе, расслабится, не мешало б! От человек, а!? — не уставал удивляться Борис. — Слова не скажешь, так он сразу «в бычку» идёт! Что там с ними этот Фриц проделывал, что они злые, как собаки все стали?! — спрашивал он сам у себя.

— Ты давай, давай, пошути ещё — точно без зубов из леса выйдешь! — пообещал Беркут.

— Выйти бы! Да хоть бы и без зубов. А то ведь может быть, что и вынести некому будет — придётся оставаться здесь, червей кормить!

— Блядь, Левинц! — Серёга начинал закипать. — Я тебе по-хорошему говорю, брось каркать! Сплюнь, и постучи по голове своей трухлявой!

— Серёга, не злись, а лучше надень брюки как положено — ширинкой назад, как тебя дядя Фриц учил! Повернись к «папке» задом, и немного наклонись!

— Придушу, сволочь! — Серёга бросил свой автомат на землю, и набросился на Бориса.

С трудом удалось растащить людей, одетых в камуфляж, валяющихся в пыли, под елями.

— Симак, надо с ними что-то делать! — говорила озабоченная пришествием Алёна. — Ведь переубивают они друг друга!

— Убить — не убью, но язык-то уж точно отрежу! — зло посмотрел Серёга на тяжело дышащего Бориса.

Борис ничего не ответил, он молча смотрел на землю перед собой, и валяющуюся у самого огня прозрачную бутылку, внутри которой несильно покачивалась потревоженная встряской жидкость. Перед тем, как идти на предположительные позиции подразделения «НКВД», я решил разобраться с оружием. Пистолет «Макарова», который я взял из Серёгиной сумки, я вернул ему. Аскет, увидев передачу оружия, подошёл к нам:

— У самого есть из чего стрелять? — спросил он меня, присаживаясь на корточки.

— Есть, пистолет «ТТ».

— Ствол боевой у тебя? — спросил он.

— Нет, «травма»;

— Её пока оставь мне, я тебе взамен другую машинку дам. В армии много стрелял?

— Не особо. За всю службу рожков пять; — я снял «ТТ», вместе с кобурой, и протянул оружие Аскету.

— Нормально. Как ложил?

— Ни кто не жаловался! — бородато пошутил я. — Да нормально, в цель клал.

— Ну и отлично; — слегка покачав мой пистолет в руке, словно взвешивая, он встал и направился к своей машине.

Аскет пошёл к багажнику «УАЗа», какое-то время копался в нём — открывал скрытые ящики, и что-то в них перебирал. Наконец, он нашёл, что искал. Он шёл ко мне с предметом, довольно большим, завёрнутым в тряпку, испачканную жирными пятнами. Подойдя ко мне, он бережно положил предмет на землю, и лишь после этого развернул тряпку. Там оказался новый, пахнущий заводской смазкой «АКС-74-У», именуемый так же «укорот», «сеча», «костыль», «сучёк», «обрубок» или «Ксюха». Вместе с ним лежали четыре снаряжённых магазина.

— Вещь! — обрадовался я.

Держа в руках это оружие, чувствовалась его сила и мощь. Оружие, проверенное временем. Многих людей оно загубило, хороших и плохих, правых и неправых. Если бы не этот автомат, небыли бы столь тесны кладбища Москвы и Питера, да и других городов. Сколько счастливых семей могло бы жить и радоваться жизни, сколько потомства они могли бы принести? Всё так, но если бы не «укорот», то люди, использующие его, нашли бы себе другое оружие для достижения своих кровавых целей. Несмотря на это, оружие красиво и притягательно, его изгибы, его запах — свежего масла, воронёного железа и силы, запах смерти… запах мяса и крови, смешанный со сгорающим порохом и грохотом выстрелов, запах боли и отчаяния… Я рассматривал этот автомат, и по нему было видно, что он создан для смерти. Изощрённый человеческий ум тщательно продумывал устройство этой машинки. Интересно, представлял ли себе Калашников, во время работы над этим оружием, как будут крошить в месиво из этой безотказной машинки друг друга люди? Нет, — думал его разработчик, инженеры со своими расчётами, члены многочисленных комиссий, — что будет стрелять это оружие по врагу, по немцу, или американцу. Думали они, что дуло ствола будет наводить страх и трепет на врагов Родины. Но получилось так, что дуло грозного оружия развернулось на них же, на их детей, друзей, знакомых-друзей, и просто русских людей. И полился из этого дула нескончаемый поток свинца, и льётся по сей день; и кровь русская льётся, насыщая землю, и без того ею пропитанную. Выглядел этот автомат, как ощетинившаяся пантера перед прыжком; я вставил магазин, тихо щёлкнул замок. Передёрнул затвор, большим пальцем резко. Вспомнились армейские «Калаши», которые были изрядно поношены — из них частенько постреливали, на стрельбах, да и так, купленными на складе «левыми» патронами — по бутылкам, иногда и по птицам, зайцам. Отношение к оружию было соответствующим — как к проститутке, попользовался — и бросил. Затвор ходил с хрустом, с люфтом. Частыми были случаи, когда автоматы заклинивало, прихватывало гильзы. Иногда ударник не пробивал капсюль патрона — подсевшая боевая пружина была болезнью тех пошарпанных «Калашей», из-за того, что оружие постоянно было на взводе — а пружины своевременно не менялись. С этим автоматом было всё иначе. Чувствуется упругость новых пружин, никаких посторонних звуков, каждый щелчок означает какое-то конкретное действие определённой детали. Всё чётко. И эта чёткость и слаженность механизмов машины для убийства, пугала и притягивала одновременно. Казалось, что в руках ты держишь молодого и полного энергии бешенного дога, который рвётся с поводка на твоего противника, мечтая с ненавистью вгрызться в него острыми зубами и сжать чудовищные тиски-челюсти. Я отстегнул магазин, убрал в чистый карман, откинул приклад, щёлкнул предохранителем на одиночный. Оружие легко поддавалось, послушно лязгая. Откинул ногу назад, упёр её, создавая прямую линию. Прицелился в торчащий из земли кусок гнилой берёзы. Испытываю чувство спокойствия, уверенности, чуть учащённо бьется сердце. Палец на курке — выстрел, оглушительный. Девичий смех, который раздавался у палатки мгновенно стих. Эхо от выстрела многократно повторялось, слабея с каждой акустической волной, отражённой от деревьев и оврагов. Кусок берёзы начисто снесло. Я удивился, не пришлось подходить и искать дырку от пролетевшей пули.