Бункер "BS-800"/ der Fluch des Reichs. - [170]

— Ты за кого подписываешься?! — прокричал Шкас, глядя на Егеря. — Этого «стрелка» разве что на колбасу пустить можно, или в цирк: «говорящий фарш!». А второго сразу нужно было тушить!

— Здесь никто, никого «тушить» не будет — здесь я бугор! — взревел Егерь, и Шкас понял, что для того, чтобы тот нажал на курок, ему — Шкасу, — достаточно произнести лишь одно неправильное слово.

— Ты бугор, Терех! — согласился он, и в знак доверия, бросил в сторону свой автомат.

— Далеко ты не убежишь, — говорил Егерь, чуть более спокойным тоном, — Из леса выйти не дадут. Надо окопаться здесь, и дать бой! Если сделаем всё грамотно, то размен будет пять к одному!

— Но ведь всё равно нас всех тут похоронят! — попытался возразить Шкас.

— Какая тебе разница, где копыта свои откидывать — тут, или в пяти километрах отсюда! Только там тебя так пристрелят, что ты и слова прощального сказать не успеешь; а здесь мы им самим сраку намылим, чтобы помнили паскуды, чтобы всю жизнь помнили и детям рассказывали про силу русского мужика!

— Как кому умирать — у каждого свой выбор, не тебе решать! — мягко, но уверенно произнёс Шкас. — Мы с Грифом и Винтом уходим! — он нагнулся, и поднял свой автомат.

— Я с Терехом! — сказал Винт.

— Подумай, пацан, с нами ты будешь жить! Останешься — подохнешь…

— Для вас я — «баранчик»[65] при «прокуроре зелёном»[66] — жрать нечего будет, так вы же меня на канте[67] и загасите! Я с Терехом остаюсь!

— Ты смотри, какой борзый! — удивился Гриф.

— Да ладно, дохлому простительно — ведь они уже, считай, дубари — оба! — усмехнулся Шкас.

Под прицелами автоматов, двое мужчин медленно, словно прогуливаясь по парку, уходили прочь от бетонного «ДОТа».

* * *

— Было бы неплохо проникнуть в бункер; — говорил Дмитрий, когда Гриф и Шкас растворились среди деревьев.

— Лопат, чтобы вырыть хоть небольшие окопы, у нас тоже нет! — говорил Егерь.

Афганец тяжело дышал, ему было трудно говорить, и он лишь слушал разговоры незнакомых, но близких ему по духу, людей. Он знал, кого спасал. Егерь подошёл к самому углу бетонного колпака, чтоб не попасть в сектор обстрела, и закричал:

— Мужики, открывайте, внатуре, мы вас не тронем! Чех нас кинул, он пытался нас завалить — но его самого замочили! Крап ещё жив, но думаю, это ненадолго! Скоро сюда прилетит Фриц со своими людьми, и тога нам край, мужики! Они нас всех тут похоронят! Если вы нас впустите, то мы постараемся продержаться против Фрица пару дней! Ваш друг истекает кровью — мы не можем ему помочь, вы его сами подстрелили! Давайте дружить, пацаны, мы к вам без претензий, враг у нас теперь общий! Открывайте — не глупите!

Очередь пулемёта вспорола почву, невдалеке от Егеря. Он сплюнул.

— Зря вы так! Думайте, пока вертушка не вернулась, и пока ваш друг не помер!

Время шло, Егерь и Винт обосновались за возвышающимся над поверхностью земли бетонным сооружением. Развели костёр, в кузове «Т-3» нашли несколько целых банок тушёнки, сухари. Пособирали разбросанные по кузову патроны. Винт принёс с реки воду. Тут из амбразуры вылетело несколько банок с тушёнкой, несколько упаковок армейских галет времён Великой войны, пакет с макаронами, аптечка с бинтами и бутылью с тёмно жёлтым содержимым — для перевязки Бориса.

— Стрелять не будете? — спросил Егерь, и тут же вошел в сектор обстрела.

Закопченное дуло пулемёта внимательно следило за его движениями. Николай поднял продукты и медикаменты, пообещав попробовать извлечь из руки Бориса пулю. Он сдержал обещание, выковырял пулю масляными пассатижами, из набора инструментов подбитой на поле машины. Щедро обработал рану жидкостью из бутылки — которой оказался спирт, щедро разбавленный йодом. Егерь сразу понял, для чего это сделано, и показал кулак почувствовавшему знакомый запах Винту:

— Щитовидную железу сожжёшь! Ёда больше капли нельзя внутрь принимать, а в этой бутыли его едва ли не больше спирта!

Так же он обработал раны стрелка Андрея. Он внимательно осмотрел его раздетое, и протёртое смоченной в воде травой тело. Переломов, к своему удивлению, Егерь на нём не обнаружил:

— Короче жить будешь!

Егерь посмотрел на белое лицо Бориса:

— Чего, хреново тебе, фашист?

— Пошлёл ты; — отозвался тот.

— Надо посмотреть, что у тебя там! — и Егерь бесцеремонно сдёрнул с его плеч окровавленную шинель.

Пулевая рана, из которой Николай вытаскивал пулю, набухла, покраснела.

— А вот это уже действительно плохо! — прокомментировал увиденное Егерь.

— Что там? — сухо поинтересовался Борис.

— Инфекция попала в рану, если в течении часа или двух не почистить рану, и не обработать её должным образом — ты не жилец.

Борис закрыл глаза, безвольно уронив голову на бетон за спиной:

— Блядь! — выругался он.

— Надо дома оставлять! — заметил Винт.

Борис устало прикрыл глаза:

— Так я и оставил её, суку, дома! Из-за неё всё это началось! Если бы не эта шмара, ковырял бы сейчас себе потихонечку какой-нибудь блиндажик, попивал бы водочку, смолил бы косячок… Эх, жизнь жестянка! — вздохнул он.

— Да что ты за жизнь знаешь? — спросил его Егерь.

Борис помолчал с полминуты, и ответил:

— Ничего!

Теперь молчали все, у каждого были свои мысли — и мысли эти были тяжёлыми. Издалека донёсся еле уловимый стрекот, и приглушённый звук мотора.