Бункер "BS-800"/ der Fluch des Reichs. - [135]

Толпа недовольно гудела. Зрители хотели продолжения боя — они хотели крови! Каждый из них болел за свою бригаду.

— Отойдём? — спросил он Чеха.

— Все стоят на местах, мы подойдём через минуту! — громко проговорил Чех, обращаясь к толпе.

Они отошли за машины.

— Ты что, — заговорчески шептал Крап, — Не видишь, что происходит?

— А что происходит? — удивился Чех.

— Мы с тобой сотворили косяк! Если твой Шкас замочит Толяна, — то мои бойцы перестреляют твоих, и наоборот — ведь все при стволах! Ты посмотри на их лица! Они готовы грызть друг друга! У нас другой враг, и нам нужно в пучке быть! Наши бойцы должны так ненавидеть их — поисковиков! Нужно прекращать этот бой, пока не полилась кровь!

Чех задумался, отошел от машины, оглядел толпу боевиков, окружившую бойцов вплотную.

— Ты прав! — наконец, вымолвил он. — Теперь нужно как-то разрулить эту тему!

— Объявим ничью! Сгрузим пацанам «хрустов» — по половине от того, что обещали. Ты — своему, я — своему! А бой можно будет продолжить, но не здесь, и не сейчас!

— Можно будет продолжить махыч после дела, когда мы все соберёмся в твоей, или моей бане.

— Согласен! — Крап протянул руку Чеху, тот принял её.

— Бой окончен! — громко объявил Чех. — Победила дружба — оба пацана ништяк машутся! Мы с Крапом решили, наградить обоих! Каждому выпишем по двадцать пять штук зелени! Окончательный махыч переносится на потом, когда дело доделаем, и кости в бане попарим, тогда и схлестнетесь по серьёзному! — обратился он уже к самим бойцам.

Шкас подошёл к Толику, и они пожали друг другу руки. Толпа одобрительно загудела.

— А теперь обед! — громко прокричал Крап, отводя перемазанного кровью Толяна в сторону.

— Ты бы его ушатал! — подбодрил Крап своего водителя. — Не зря именно ты штурвал на моей тачке крутишь!

— Спасибо, шеф! — перемазанный кровью Толя, был счастлив.

Он только что наглядно показал боссу, чего стоит — теперь каждый боец будет его уважать! Да ещё и денег подзаработал — двадцать пять штук грина!

Боевики подтащили, и поставили рядом друг с другом несколько деревянных ящиков, выкрашенных свежей зелёной краской. На эти ящики настелили белоснежную скатерть, которая тут же, — словно сказочная скатерть-самобранка, — обросла всевозможными продуктами и напитками. Из продуктов, кроме различных консервов, было жаренное мясо, заранее приготовленный плов, расфасованный по пластиковым, пищевым, контейнерам. Копчёная, нарезанная ровными дольками, золотистая рыба, сёмга, сельдь, бутерброды с маслом и красной икрой, — каждый из которых заботливо обёрнут белой, пищевой бумагой. Один из москвичей притащил коробку, в которой находились, обёрнутые целлофаном, пластиковые тарелки с какой-то едой. Багажник одной, ближней к столу машины, был полностью забит коробками с армейскими сухпаями. Из напитков в основном была водка. Несколько коробок с соком, десяток бутылок виски, текилы, рома — небольшая канистра с медицинским спиртом. Толпа разделилась на две группы — Чехи и Московские. До вечера каждый мог заниматься своими личными «делами» — кто в карты сел играть, кто-то чистил оружие, кто загорал…только Шкас, постоянно находился рядом с курсантом. Он, казалось, и забыл про недавний бой — сейчас его мысли полностью занимал полуживой курсант. Шкас приковал его руку к гнутому «кенгурятнику» пострадавшей в аварии машины, и сам расположился рядом. Он постоянно тихо ему что-то говорил, отчего и без того бледное, — в кровавых подтёках и синяках лицо, — становилось ещё белее. В руке у закоренелого преступника время от времени поблёскивал нож, с широким лезвием, который тот подносил к лицу курсанта, «ласково» гладил наточенным до состояния новой бритвы лезвием шею курсанта, иногда чуть прикасаясь к тонкой коже. От таких прикосновений на лезвие тот час появлялась алая кровь. Совсем тихо играл шансон в магнитоле одной из машин. Если не видеть Шкаса, и курсанта — то со стороны могло бы показаться, что местная братва решила покутить на природе, разве только без баб, с оружием, и без криков и воплей — все вели себя тихо… Егерь сидел в «УАЗе», склонившись над картой — на которой уже были выведены разными цветами какие-то стрелки, кружочки, сокращения. Периодически он сверялся с компасом, который лежал на сидении. Он что-то уловил… какие-то незаметно наступившие метаморфозы, словно бы изогнувшие привычный мир. Терех почувствовал, что вокруг него что-то меняется. Только что? Такое чувство бывает, когда сидя на залитом солнцем пляже, ты видишь, как синее небо пожирают медленно наползающие чёрные тучи… грядёт шторм. Он отложил карту, убрав её в кожаный планшет, и долго вслушивался в еле доносящиеся тихие голоса людей, собравшихся в этом лагере. Немотивированная тревога охватила его — Егерь привык, что у любого явления есть объяснение — причина, следствие, и связь между ними. Но сейчас он не мог объяснить внезапно нахлынувшую на него тревогу. Он вышел из машины, обошёл лагерь — и тут он понял, что вызвало тревогу в его душе. Запах. Пахло так, словно после удара молнии в дождь или туман. Пахло так, как может пахнуть сильно искрящая статическим электричеством синтетическая майка или кофта. «Откуда взялся этот неприятный запах? Где его источник?» — Егерь оглядел окружающих его людей, занимавшихся своими делами, и ничего будто не чувствующих. Терех прислушался, абстрагировавшись от тихих голосов подельников: «Кажется? Нет, точно — тихое, еле уловимое пощёлкивание. Откуда исходит звук? Источник звука — это дерево, под которым двое разложили пулемёт, дуло которого, словно стрелка компаса, направлено в сторону лагеря поисковиков. Нет, звук исходит так же и с противоположной стороны — от реки. Нет, звук исходит отовсюду!» — он постоял ещё какое-то время, затем, сплюнув, вернулся к машине, так и не отыскав объяснения невиданным и незнакомым до этого времени природным явлениям. Крап и Чех уже распили на двоих бутылку виски, когда вдруг в лагере началась суматоха.