— Мы разобрали только первую половину этого постыдного случая. Осталось главное — прогул! Коллективный! Организованный!
И опять долго спорили. И снова Васька отлично выступил.
— Мы, — спрашивает, — пионеры? Пионеры! Бун — пионер? Пионер! А для чего наш пионерский отряд существует? Чтобы только поручения раздавать, ругать и прорабатывать? Нет! На то и отряд, чтобы своих в обиду не давать! Бороться за них!
— Вася! — произнес я с укоризной. — Ты только подумай, милый, что ты говоришь! Бороться — это правильно! Это великолепно — бороться за товарища! Но весь вопрос — как, каким путем?.. Я понимаю: тебя Данилов толкнул на скользкий путь самоуправства! Надо было обо всем сообщить мне или Клавдии Корнеевне!
Люблю я ее, потому и назвал. И попал в самое яблочко! Конечно, если бы Клавдия Корнеевна все знала, она бы, может, и сама урок отменила и не хуже Васькиного отца Буна выручила.
В общем, подвел я к тому, что мне и Ваське вынесли строгое предупреждение за… Ох, и попотели мы, пока искали формулировочку — за что? И решили записать так: «…за то, что, выручая Буна, Данилов и Лобов забыли о Клавдии Корнеевне, которая всегда правильно понимает нас и заслуживает полного доверия».
Борька Шилов хотел уже закрыть сбор. Я запротестовал. Требую на правах вожатой заключительного слова. Не хотел он давать, будто предчувствовал что-то. Весь этот сбор ему страшно не нравился, но я настоял на своем.
— Обратите, — говорю, — внимание, как достойно вел себя сегодня председатель совета отряда Борис Шилов. Он и Крылову предупредил, чтобы она на урок не опоздала. Он и всех вас предупреждал об ответственности. Он и шел сзади всех, подчеркивая свое несогласие. Он и на сборе ни разу прямо не высказался… Вожак! Настоящий пионерский вожак! И быть ему вашим вожаком еще много-много лет!
Сначала было тихо. Никто не ожидал такого моего выпада. А потом Катюша спрашивает:
— А когда перевыборы?
— Чего их ждать! — крикнул кто-то.
И загалдели, да как голоснули, так сразу и слетел Борька с председательского места, а уж нового долго выбирать не пришлось — двумя руками за Ваську Лобова проголосовали. Все! Даже сам Борька Шилов!
Ну он-то ясно почему — чтобы не отвечать за этот сбор. Спросят, а он скажет: я не виноват, меня самого сняли!
Но отвечать никому не пришлось. Только надо мной туча нависла, а гром так и не грянул. Нависла она на следующий день. Встретила меня Галина Аркадьевна, посмотрела, нет ли кого поблизости, прическу поправила, плечиками повела и пообещала:
— Никогда этого не прощу! И не мечтай о комсомоле, пока я жива!..
Жива-то она осталась, а из нашей школы ушла. Перевели ее куда-то.
После сбора вечером мы с Буном дверь ремонтировали. Не думали, а пришлось — неудобно стало. Идем из школы домой, а какой-то старик горелый почтовый ящик в нашем коридоре заменяет. Бун и говорит:
— Давай вставим стекло? Хоть и дворничиха его выдавила, а все-таки… У нас есть кусок.
Примерили — как раз. Вынули из пазов осколки старого стекла, прилаживаем новое.
— И чего им вздумалось? — говорю. — Этим ослам, которые подожгли. Никакого интереса в этом нету. Идиоты!
— Я про тебя то же самое подумал, — признался Бун. — Увидел, как горит, — идиот, думаю, совсем круглый!
— Такой уж я бессмысленный? — спрашиваю с обидой.
— А они? У них ведь тоже какой-то смысл был. Навредить, может, хотели.
— Кому?
— Не знаю.
— Вредители, — говорю, — еще до войны вывелись, а идиоты пока имеются.
— Полно́! — согласился Бун. — Та же дворничиха!.. Одной рукой за шиворот тащит, а другой колет. Ударить боится, а пальцем, как гвоздем, мою спину буравит!
Я не раз замечал: скажешь про кого-нибудь, а он и идет, точно его позвали. Сказал Бун про дворничиху, а она и вошла со двора на лестницу. Как завопит притворно-сладким голоском:
— Ай да молодцы! Ай да умницы!
— Быстро, — говорю я, — мы из хулиганов в молодцов превратились!
А она еще слаще:
— Да разве я по прихоти своей? От государства, от его выгоды законной!.. Если и обругала, дак я же на службе, за общее дело болею! За добро народное! Тут и погорячиться не грех!
— Болеете? — переспрашиваю я. — Температура очень высокая? Может, вам бюллетень выписать за то, что вы Буну всю спину до синяков пальцем истыкали?
Ей бы хотелось опять басом на меня рявкнуть, но побоялась.
— И неправда! И не было! Сам майор товарищ Лобов видел, что не было! Это не я! Мальчик сам метлой укололся! Метлой! — визгнула она погромче, чтобы услышал старик, заменявший почтовый ящик, и, сунув руки под передник, выкатилась обратно во двор.
Все настроение она нам испортила. Есть же люди! Противные, как жаба за пазухой. Только от жабы, говорят, польза, а от них один вред.
А Бун смеется:
— И не придерешься? Государство! Общее дело! Добро народное… Знаешь, как трудно против этих слов спорить?.. Я бы постановление вынес: кто такое слово большое скажет не к месту, того штрафовать на месячную зарплату!
— Пожалуй, загнул! — говорю. — Месячную многовато!
— Ничего не загнул! Это же спекуляция, а за спекуляцию судят и в тюрьму сажают!.. Такие слова внутри жить должны, а не на языке!
Бун начал со смехом, а закончил сердито, да еще и на меня уставился, будто я и есть тот самый словесный спекулянт, которого штрафовать надо.
