Захлопнул дверь и опять — к Шилову:
— Борис! Отряд ждет! Учись ценить свое и чужое время.
Борька Шилов промямлил, наконец, что сбор отряда открыт, и предоставил первое слово Галине Аркадьевне, то есть мне.
Просеменил я к столу, прическу поправил, сделал вдохновенное лицо и толкнул речитативчик. Здорово получилось! Ребята еще посмеялись, а потом перестали. Раздвоилось у них в глазах. Смотрят на меня, а видят Галину Аркадьевну, потому что говорю я, как кибер, по ее программе запущенный:
— Трудно найти название этому возмутительному случаю, недостойному высокого звания советского школьника! Всякий прогул — это черное пятно на нашей светлой действительности! А прогул коллективный, организованный — это просто преступление! — Я снова поправил прическу, полистал невидимый блокнот и, повысив голос еще на одну ступеньку, запел: — Могу привести красноречивые факты. Но и без них достаточно ясно, что вы вступили на скользкую дорожку, которая ведет вниз, в болото разгильдяйства и анархии. Остановитесь! Накажите зачинщиков и бодро, по-пионерски шагайте вверх, к вершинам подлинных знаний!
Кто-то засмеялся, но не очень весело. Кто-то раза два шлепнул в ладоши. Я так это понял: высмеялись, значит, хотят поговорить начистоту.
— Довольно? — спрашиваю. — Будем без Галины Аркадьевны?
Этого я уж никак не ожидал: все захотели, чтобы я продолжал в том же духе.
— Как хотите! — говорю. — Мне не трудно!.. Итак, зачинщики!.. Кто же они?.. Это — Тур, вернее, Александр Данилов. И, к сожалению, Василий Лобов. Должна оговориться: главный, конечно, Данилов. Вася Лобов почти не виноват. Он очень живой и отзывчивый мальчик! Истинный пионер! Он замешан в этом преступлении совершенно случайно! Он жертва своей обаятельной натуры и ложно понятого чувства дружбы и товарищества!
Тут Васька как шарахнет кулаком по парте.
— Брось! — кричит. — Меня нечего выгораживать!
— Ты, — говорю, — Вася, не волнуйся! Ты, Васенька, успокойся! Я, старшая пионервожатая, в обиду тебя не дам!
Вижу — Васька совсем взбесился: сейчас кусаться начнет. Все же знают, что он в любимчиках ходит. Галина Аркадьевна — дальняя родственница Васькиного отца.
— Что, довольно? — спрашиваю. — Отменим Галину Аркадьевну?
Но не тут-то было. Все опять требуют, чтобы я продолжал. И Васька очухался.
— Давай, — говорит, — дальше, зубастина! Гладко ты меня причесал!
Я плечиками повел, посмотрел на Борьку Шилова.
— Борис! Веди же сбор! Я высказала свое мнение. Дело за пионерами.
— Кому дать слово? — хмурю спрашивает Борька.
Встает Катюша.
— Срывать, — говорит, — уроки — плохо, даже отвр-р-ратительно! Но из-за чего это произошло? Понять надо… Может быть, цель была хорошей, такой оч-ч-чаровательной, что и ругать зачинщиков не надо. Ведь были же такие надписи: «Все ушли на фронт!» А мы с урока, чтобы помочь товарищу.
Я состроил возмущенные глаза.
— Стыдно, Крылова! То фронт! А здесь?.. Бун не в разведку ходил и не в плен попал, даже не в окружение! Его задержали наши доблестные народные дружинники!
Катюша смотрит на меня, как на вожатую, и спрашивает:
— А вы бы хотели попасть в милицию? Да еще ни за что?
Я обиженно поправил прическу.
— Фу, Крылова! Фу!.. Я не давала повода для таких мерзких предположений!.. А за что или не за что — это еще проверки требует!
— С этого и начинать надо! — поддержал Борька Шилов.
Я поднял руку. Он удивился.
— Ты же только что выступал!
— Это вожатая говорила. А теперь я от себя! И пусть Бун меня поправит, если не так.
И рассказал я, как прибежал к Буну в ванную, как он спросил: «Горит, что ли?». Про мальчишек рассказал, которые, наверно, газеты подожгли, и про то, как Бун старался меня выручить и попал в лапы к дворничихе.
— А теперь, — говорю, — я опять вожатой буду… Это что же получается? Это разве настоящая боевая пионерская дружба? Это преступная круговая порука! А если бы Данилов убил в том коридоре дворового блюстителя чистоты и порядка, Бун тоже старался бы спасти своего дружка от наказания?
И начался спор. Да какой! Одни доказывают, что Бун — герой, на такого друга молиться надо. Другие не согласны: не то как-то, не так! Вроде и хорошо, а не совсем! Им говорят: на то и друг, чтобы грудью друга защищать. Если обо всем доносить, так это не друг, а предатель! А им в ответ мое выдуманное убийство суют. Выходит, и убийцу покрывать надо? И за него в тюрьму идти?
Взял слово Бун.
— Убийцу я бы не покрывал и не дружил бы с ним! Человека сразу видно — на что он способен!
— Значит, — спрашивает Васька Лобов, — Тур, по-твоему, способен на поджог?
— Нет! — твердо говорит Бун.
— Так зачем же ты старался его выручить, если знал, что он не может поджечь?
— Не знаю! — признался Бун. — Так уж вышло… Подумал, что дурь ему с утра в голову ударила.
— Есть предложение! — говорит Васька. — Поставить Буну на вид за то, что он плохо своего друга знает. Знал бы лучше, верил бы в него — и не было бы всей этой заварухи!
Головастый Васька парень, ничего не скажешь! Все проголосовали и влепили Буну на вид. Я даже немножко рассердился на Ваську. «Хорошо! — думаю. — Я тебе тоже преподнесу пилюльку!» Прошу слова и говорю, как вожатая:
