Бумажный дворец - [58]

– Элла, забудь. Это была просто скотская шутка. – Джонас краем футболки вытирает мне щеки от дождя и слез. – Значит, я все-таки могу питать надежды?

– Я слишком старая для тебя, – говорю я, хотя сама себе не верю.

– Я знаю, что ты так думаешь, но ты ошибаешься.

– И ты слишком хорош для меня.

А вот это правда.

Он достает из кармана дождевика раскрошившееся шоколадное печенье с мятой и разламывает пополам.

– Пообедаем?

В его движениях, во всем, что он делает, есть что-то такое милое и невинное, что у меня разрывается сердце, и я снова заливаюсь слезами.

– Что такое? Ты не любишь мяту?

У меня вырывается всхлип – наполовину смех, наполовину крик боли. Конрад украл у меня все. Я никогда больше не буду милой и невинной. Никогда не буду чистой. Я всегда представляла, что мой первый раз будет с любимым человеком. С кем-то вроде Джонаса. И теперь я захлебываюсь в рыданиях; весь стыд и ужас, которые я держала в себе, выливаются из меня судорожными вдохами.

– Элла, пожалуйста, перестань. Прости, что я об этом заговорил. Я идиот.

Я пытаюсь остановиться, выровнять дыхание, но чем больше стараюсь, тем сильнее плачу. Туман над морем усиливается, он уже такой густой, что заглушает мои всхлипы, превращает нас обоих в тени.

– Ему нравится надо мной издеваться. Мы это знаем. Не надо мне было ничего говорить. Пожалуйста, перестань плакать.

Мне хочется все ему рассказать, снять это бремя со своих плеч, но я не могу. Ему всего четырнадцать, поэтому я сама должна нести эту стаю воронья у меня в животе. Мои внутренние раны затянутся, пусть и оставят шрамы. И в следующий раз я буду готова, вооружена чем-то внушительнее таблеток. Издалека доносится предупреждающий звон колокола.

– Нужно возвращаться, – удается мне выдавить сквозь слезы и сопли.

– Элла, я не понимаю. Пожалуйста, перестань плакать. Это же неправда, – он растерян, встревожен. – Или случилось что-то, о чем ты мне не рассказываешь?

Я смотрю вниз, на свои промокшие насквозь кроссовки. На дне лодки уже собралось несколько сантиметров воды. Я шлепаю по ней кроссовкой, поднимая брызги, потом вытираю лицо рукавом дождевика.

Я чувствую, как Джонас разглядывает меня, пытаясь понять, что происходит.

– Конрад сделал тебе больно?

– Нет, – шепчу я.

– Клянешься жизнью?

Я киваю, но, должно быть, лицо предает меня, потому что он внезапно содрогается, будто пронзенный острым клинком осознания.

– Боже.

– Не говори никому. Никогда. Никто не знает.

– Элла, обещаю, он никогда больше тебя не коснется.

Я смеюсь, но мой смех холоден, горек.

– Такое же обещание я дала себе в первый раз, как он пришел ко мне в комнату.

Над нашей лодкой проползает большая тень. Мгновение она висит над нами, а потом скользит дальше и исчезает в тумане. Лодка мягко покачивается на волнах, пока я рассказываю Джонасу все.

18

Август

Самые чудесные летние дни приходят после ливня. В насыщенной синеве парят белые кучевые облака, воздух так свеж, что его хочется пить. После вчерашней грозы небо стало чистым-пречистым. Я просыпаюсь, не помня ни о чем плохом, – может быть, даже улыбаюсь, но потом воспоминания возвращаются, и я мечтаю, чтобы они исчезли. Снаружи моего домика трещит ветка, стонут ступеньки. За противомоскитной сеткой на двери появляется лицом мамы.

– Почему у тебя заперто? – спрашивает она, дергая за ручку.

– Иногда само зацепляется. – Я вскакиваю и отодвигаю задвижку.

– Разбери это, пожалуйста, – она сваливает мне на кровать аккуратную стопку свежевыстиранной одежды. – Лео предлагает сегодня покататься на старой папиной лодке.

Дедушкин старый парусный ялик все лето простоял на прицепе возле нашего дома, собирая иголки.

– Мы собираемся выдвинуться часов в одиннадцать, чтобы поймать отлив, так что вставай. Хватит валяться.

– Я, наверное, останусь дома, если вы не против. У меня сегодня нет настроения.

– Лео хочет провести день всей семьей. Мы устроим пикник, а потом поплывем до конца мыса.

Мыс заканчивается все уменьшающейся полоской песка, которая изгибается вокруг залива, словно в оберегающем объятии, – последний барьер между цивилизацией и открытым океаном. Туда можно доплыть с причала на городском пляже, а там – бросить якорь на теплом прозрачном мелководье, наблюдать за копошащимися в водорослях крабами, искать моллюсков во время отлива. Но если обогнуть оконечность мыса, то уже через три минуты окажешься перед открытым океаном, и между тобой и Португалией не будет ничего, кроме редких яхт, держащих курс на укромную гавань, далеких рыбацких лодок, идущих в морской заповедник у Бостона за палтусом и голубым тунцом, да выскакивающими из воды китами.

– Почему мне обязательно надо с вами? Почему вы с Лео не можете сделать это одни? В любом случае, мы все не поместимся.

В ялике едва хватает места двоим, максимум, троим. А Лео огромный, он один легко сойдет за двоих.

– Мы поплывем по двое за раз. Конрад тоже едет.

– Ни за что. Я не поплыву с Конрадом.

Мама вздыхает.

– Элла, я прошу тебя поехать с нами.

– Ужасный план. Он же в воде как большой толстый кот.

– Не вредничай, тебе не идет.

– Но это правда.

– Почему ты так жестока к нему? Что Конрад тебе сделал? – мама сокрушенно качает головой.