Бумажные книги Лали - [28]
А в крошечной, покрытой в этот час вечерней тенью точке земного шара, в большом городе, в одном из тысяч его строений, в ветхом зале сидела на облезлом троне короля Лира девочка, вокруг неё была тишина, и все смотрели на неё, потому что она заговорила, водя пальцем по строчкам громоздкой старой книги. Медленно, почти по складам, она прочитала странную первую фразу:
- «Не желаете ли, добрые люди, послушать прекрасную повесть о любви и смерти? Это повесть о Тристане и королеве Изольде, послушайте, как любили они друг друга, к великой радости и к великой печали, как от того и скончались в один и тот же день - он из-за неё, она из-за него». - Лали остановилась со вздохом, и именно в этот момент над её головой ожили, и вспыхнули, и зажужжали пчёлки сразу двенадцати полушарий, в которых с неуловимой быстротой понеслись спиральки, цветные точечные огоньки, а в зрительном зале люди тихонько ахнули, шевельнулись, торопливо перевели дыхание и замерли, с каким-то изумлением и жадным вниманием слушая долгое молчание девочки, точно боясь упустить хоть мгновение струящегося света и тревожной прелести тихой музыки, неудержимо возникавшей в них самих.
Медленно потекла над замершим залом старого театра древняя повесть о бесконечных злоключениях, о доблести и подлом коварстве, о подвигах верности, о горестях и горьком счастье давно умолкших сердец, волной горячей крови стучащих снова, спустя тысячелетия, в бесчисленных вновь рождённых человеческих сердцах.
- «Тристан был слишком слаб, чтоб оставаться на Пенмархской скале, и уж много дней лежал в комнате, вдали от берега, плача по Изольде… Наконец ветер окреп и показался долгожданный белый парус.
Другая Изольда подошла к ложу Тристана и сказала ему:
«Друг, Каэрдин возвращается, я вижу его судно в море».
Тристан затрепетал:
«Скажи-ка, какой на нём парус?» - Потому что белый парус обозначал, что на корабле плывёт его Белокурая Изольда, и это одно его могло исцелить.
Тогда-то Другая Изольда и отомстила:
«Я хорошо рассмотрела парус. Знай же, что он совсем чёрный!»
Тристан повернулся к стене и сказал:
«Я не могу больше удерживать свою жизнь», - и испустил дух.
И во всём замке заплакали рыцари, товарищи Тристана…»
Длился странный вечер в заброшенном театре. Где-то во времени раскачивался воображаемый маятник, отсчитывая минуты, часы и месяцы, всё сокращая недолгий остаток Срока маленькой планеты, но в зале уж никто о нём не помнил.
Лали прочитывала несколько фраз и останавливалась, чтобы всё себе ясно представить, как будто старалась справиться с охватившим её удивлением перед открывшейся ей картиной.
«…В раскалённом мареве бесплодной пустыни возникала, покачиваясь, длинная цепь шагающих верблюдов, и жара всё усиливалась, всё медленнее шагали животные, и люди уже отчаялись спасти свои жизни из-за томившей их жажды и зноя, когда среди пустыни возник перед их глазами прекрасный город, весь из серебра, и, едва они вошли через ворота в его пустынные улицы и базарные площади, как будто только что покинутые пёстрыми толпами людей, на них повеяло нежным ветерком и благоуханным запахом, их глазам представилось множество деревьев, спелых плодов, поющих птиц и чистых потоков…»
И вслед за тем Снежная Королева в вихре снега неслась к своему ледяному дворцу, где замерзали сердца людей…
И снова Гарун-аль-Рашид знойной звёздной ночью крался тесными переулками сказочного Багдада на звук лютни и нежного голоса, приводящего, в волнение и звучавшего за запертыми воротами и железными решётками в загадочном и, таинственном саду, наполненном запахом апельсиновых цветов и журчанием фонтанов…
И двое бедных лесорубов, возвращаясь домой, пробирались через густой сосновый бор. Была зимняя ночь, и стоял лютый мороз, на земле и деревьях лежал толстый снежный покров. И когда они приблизились к горному водопаду, то оказалось, что он неподвижно застыл в воздухе. И тут они увидели, как покатилась по небосводу необычайно яркая звезда, и так началась сказка о жестокосердом Звёздном мальчике.
И, едва она подошла к концу, через минуту после того, как Лали перевернула ещё одну страницу большой старой книги, уже покорная замухрышка Золушка смывала копоть со своего печального личика и вдруг становилась ослепительной красавицей, но только до двенадцати часов ночи… И вот под фырканье сестёр и зевки придворных волшебный башмачок как влитой, вскакивал и облегал её маленькую грязную ступню, робко вылезшую из деревянного башмака, набитого соломой, и надменный царедворец, сорвав шляпу с перьями со своего курчавого парика, низко склонился перед чумазой девчонкой, только что копошившейся на коленях у закопчённого очага. Застенчиво просиявшее лицо Золушки как будто стояло в воздухе, и все сердца наполнялись счастьем торжества её невозможной, бесконечно далёкой от всякой возможности, но всё-таки сбывшейся мечты.
Ребятишки помладше ликовали в простодушном восторге от того, что так опростоволосилась злющая мачеха. Эта живучая, вековечная, как Баба-Яга, спутница бесчисленных детских жизней на протяжении тысячелетий. Девочки постарше распрямляли согнутые спины, вздёргивали подбородок и очень хорошели. Они были увлечены не меньше мелюзги. Конечно, непохоже это было на то, что видели ребятишки. Сверкающее торжество Золушки светило им не в том, конечно, что Принц ввёл её за руку в парадную дворцовую залу. Нет, ведь это она дала ему силу и волю отряхнуть с себя всю позолоту залы, отбросить весь мусор его придворного и королевского недолговечного величия и, следом за ней, переступить через порог поистине волшебного мира, оставив позади все герцогские мантии и короны, как лоскуты и размалёванные маски ночного карнавала. Одному из всей несметной толпы никчёмных, всеми позабытых принцев и королей - ему дано навсегда остаться Принцем, которого ввела в бессмертную сказку Золушка…
