Булыжник под сердцем - [67]
Я отвела взгляд и попятилась – подальше от Шона. Тот развернулся, залез в фургон и уехал. Слава богу, не бросился в ярости обратно в дом. По нему не скажешь, что он злился, – скорее наоборот. Но я знала, что Шон бурлил от ярости, – знала, и все тут. Не знаю почему. Может, потому, что я тоже бурлила. Да уж, два сапога пара.
Но Шона переполняло бешенство, потому что он злобный ублюдок. А я кипела праведным гневом мстителя – да! Конечно, я себя немного успокоила этой мыслью, но, если честно, я разозлилась, потому что этот козел меня напугал.
Внезапно мне стало дурно в темной отвратительной комнате – в комнате, где страдал Моджо. Я взлетела наверх, разделась, залезла в душ, а потом, немного успокоившись, пошла вниз к Джейми – делиться новостями и планом побега.
33
Когда я спустилась в гостиную, Джейми, конечно же, заваривала чай. Я уселась на диван, а она хлопотала вокруг с чашками и тостами. Я ничего не стала говорить до еды – лучше на сытый желудок.
Наконец Джейми стряхнула на пол крошки со своей клетчатой фланелевой рубашки и устроилась в кресле у камина, подсунув голые ноги под себя. Она сияла, она была счастлива. Ох ты черт.
– Послушай, Лил, это так странно. – Джейми покачала головой, потом задумчиво кивнула. – То есть правда странно. Я думала, ну, знаешь… я же говорила, да? Я считала, Шон – напрасная трата времени, я собиралась его бросить, честно. Но, блин, – какой поворот. Невероятно. Совершенно другой человек! Он так и сказал: «Джей, я совершенно другой человек. Ты открыла мне глаза». Он долго говорил, как по-детски себя вел, как глупо убегал к этой Лизе; он хочет, чтобы у нас было будущее. Сказал, что не догадывался, как привязан ко мне, пока не понял, что может меня потерять. Ладно, ладно, я знаю, о чем ты думаешь, – но он совершенно не врал, я же видела – никакой лжи, все открыто и прямо. Он честно изменился. Конечно, у нас бывают разногласия – у кого их нет? Но, знаешь, компромисс, и если ты встанешь на позиции другого человека, – это ключ к зрелым отношениям…
– Он не видел Лизу несколько лет. Он трахается с тетушкой Ланой.
Слова упали из моих уст, словно камень в пруд. Джейми умолкла, не договорив.
– А еще он избил Моджо, Джейми. И изрезал ему лицо осколком от бутылки. Шрамы останутся на всю жизнь. Поэтому Моджо уехал. Господи, господи, Джейми, твой Шон – господи, он же монстр. Он постоянно врет, он постоянно тебе врет. Не… послушай, это правда. Я звонила Лизе. Честно. Это она мне рассказала… И я видела Моджо. Это ужасно. Его лицо… я…
И я все выложила Джейми. День к вечеру окрашивался золотом, приветливо шипела конфорка, но мы не могли согреться. Я рассказывала леденящие, холодные вещи, и Джейми слушала меня, как ребенок, которому объясняют, что такое смерть. Когда я договорила, нас обеих трясло, по щекам текли слезы. Чтобы хоть как-то отвлечься, я поставила чайник.
– Значит, это тоже ложь? – тихо спросила она. – Очередная ложь. О господи, Моджо. Не может быть. Где он, Лили? Почему не хочет меня видеть? Я люблю его – он мой друг… Лили, почему он не захотел встретиться со мной?
Я не могла сказать, что Моджо во всем винит ее. Просто не могла. Может, потом, когда все устаканится. Я принесла чайник, но нам было не до чая. Я пересказала ей разговор с Лизой – о Лане Пауэрс, о насилии, порнографии и садомазо. Джейми отвернулась и прикрыла глаза. Я не могла вычислить, о чем она думает, – ее лицо опало и словно скукожилось. Пару минут мы сидели в тишине.
– Она наверху, – прошептала Джейми.
– Кто?
– Сумка – сумка Шона. Та, которую он всегда носит с собой. Он оставил ее в нашей – в моей комнате. Когда мы вернулись, он куда-то опаздывал и бросил сумку на кровать. Она наверху.
Я встала:
– Пойдем, посмотрим. Проверим, правда ли это. Если Лиза все выдумала, я извинюсь или как-нибудь. Если нет – прости уж. Пойдем.
– Я… я не могу… он взбесится. Если Шон узнает, он взбесится. Я обещала ему не трогать его вещи. У него на эту тему пунктик – я не могу…
В ярости я развернула ее к себе:
– Забей, слышишь? Забей! И на него тоже. И на его ебаные игры. Джейми! Подумай о Моджо! Подумай о своих настоящих друзьях! Шон псих. Джейми, он ебнут на голову. Он опасен! Пойдем наверх и докажем это раз и навсегда!
Я дрожала от злости на нее – и на него. Мы медленно поднялись по ступенькам. Джейми тихо всхлипывала, вытирая слезы рукавом.
Ее двойная кровать стояла за дверью у окна. Занавески были отдернуты, и поднявшийся ветер сотрясал шаткие большие оконные рамы. Я всегда считала, что в комнате невыносимо сквозит.
Кровать у Джейми была дешевая, поставленная еще владельцем, с изголовьем и изножьем под медь – расходящиеся полукругом металлические трубки с большими полированными шарами. Кровать отражалась в единственном дорогом предмете мебели – зеркале в полный рост, купленном несколько лет назад на барахолке.
В комнате царил беспорядок – на полу, на комоде, на каминной полке, везде валялись книги, одежда, косметика, расчески, плюшевые медведи, грязные чашки и тарелки из-под тостов. Я бы здесь не выжила и пары секунд. Вот уж воистину, на вкус и цвет…
Я смотрела куда угодно, только не на чертову сумку, валявшуюся на кровати посреди бардака. Я знала, стоит мне – нам – ее открыть, и все. Все изменится, так или иначе. Переменятся наши жизни и наша дружба – к лучшему или к худшему. Я не знала, куда.
Бывший «гадкий утенок», нескладная несчастная девочка, брошенная отцом и изуродованная матерью, выросла в бунтарку. Хипповские коммуны, байкерская банда «Свита Дьявола», ранний брак и раннее расставание. Многолетнее одиночество. Угрызения совести. Ожидание худшего.Прошли годы. Девочка повзрослела. У нее магазин открыток в Брэдфорде, любимый крестник, беспомощная подруга и сравнительно размеренная жизнь. И, увы, воспоминания. В юности нечаянно совершив убийство, которое так и не раскрыли, Билли Морган живет с последствиями, вспоминает свое преступление каждый день и каждый день ждет, что ее благополучная жизнь разобьется вдребезги – о случайное слово, полузабытое лицо, фотографию в газете.
В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".
Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.