Бульвар - [62]

Каким-то удивительным и не совсем понятным образом я, неожиданно для себя, очутился в Чижов­ке, перед входом в зоопарк. Целенаправленно ехать сюда я не собирался: вышло само собой. И я даже удивился себе: чего я тут, с какой целью? Но если уж так получилось — пошел осматривать вольеры. Мне и раньше приходилось бывать в зоопарках: в гродненском, в калининградском. Признаться чес­тно, остался доволен. Может потому, что впервые видел такое количество необычных экзотических животных и птиц, различных рептилий и ползучих гадов. И это не могло не впечатлить, не вызвать вос­хищение, ибо все было настоящее и живое, до дрожи страшное и интересное.

Первыми в чижовских вольерах меня встретили пони, полосатая зебра, наш белорусский лось-рогач. Потом пошли горный козел, страус, верблюд жираф. Возле последнего я задержался подольше; высокий, во всех смыслах гордый, с какими-то утонченными чертами своей природной осанки, с цветочными пятнами на шерсти, желтой, белой окраски.

В клетках за решетками: рысь — спокойная, с зелеными отрешенными глазами; лиса, накрывшаяся хвостом, в тихой дреме; весь в движении облезлый рыжеватый волк со злым взглядом; жадные попрошайки обезьяны, не пропускающие ни одного посетителя, — обязательно хоть что-нибудь выманя своим жалостливым, почти человеческим взглядом. И вдруг — о, чудо! Тигр. Голубой!!! Я опешил. Подумал, что привиделось. Но на табличке, прикрепленной сверху к клетке, четко было написано: «Тигр». Я не верил своим глазам, точнее — не мог поверить. Это же нонсенс, абсурд, ошибка природы. Все равно что человек с кожей, как у полосатой зебры, или как у того пятнистого жирафа.

Голубой тигр!

Не бывает такого, не бывает! Не может быть!!!

Но перед моими глазами четко вырисовывалось изображение тигра цвета весеннего голубого неба! И то, что я не сошел с ума в этот момент — понимал точно. И что предо мной не мираж — тоже осозна­вал.

Тигр был голубой: от кончиков ушей до когтей на лапах.

Мои напряженные мысли не могли найти ответ и объяснение этому чуду. Никаких версий, никаких соображений на этот счет. В голове — ни-че-го! Пус­тота и невыносимый звон пустыни.

Голубой тигр!!!

Помню, в тех зоопарках, что вспоминал раньше, — гродненском и калининградском, тоже были тигры. Рыжего цвета, с темными полосками по всей шерсти, необыкновенно мягкой и привлекающей своим окрасом, что, как известно, служит для браконьеров желанной добычей. Ведь хорошо выделанная кожа имеет на рынках большой спрос, деньги за нее платят немалые, и только люди богатые могут позволить себе приобрести эту ценность.

С непонятным выражением лица я еще долго стоял возле клетки непонятного мне хищника, пока, наконец, не решил найти кого-нибудь из работников зоопарка и расспросить про загадочного зверя.

Первый работник, который мне попался, объяс­нил одним словом:

— Покрасили.

— Как? — не понял я.

— Покрасили голубой краской — вот и голубой, — будто ребенку, объяснял мне работник. — А перед этим, чтоб не загрыз кого-нибудь, укололи транкви­лизатор.

От такого ответа в моей голове совсем заклинило, и я продолжал расспрашивать дальше:

— Но зачем?

— От дурости, — отмахнулся работник. — Внучка нашего мэра захотела живого голубого тигра. Она в каком-то мультфильме такого видела, ну, и захоте­ла живого. Говорят, такой скандал дома закатила, что мэр приказал покрасить. Приезжал с ней сюда. Постояли минут пять, посмотрели. Внучка носом шмыгнула, губы капризно надула, сказала, что тигр какой-то худой и дохлый, в мультфильме красивее. И поехали. Потом пробовали отмыть его. Да не от­мывается. Краска финская была. Так и остался голу­бым. Многие удивляются, не вы один про него рас­спрашиваете.

Всю дорогу домой мною владело такое чувство, словно меня в грязь окунули, и я не мог отмыться, как тот голубой тигр от финской краски.

На следующий день позвонили из киностудии и сообщили, что начинаются съемки моих эпизодов. Завтра в восемь часов утра нужно будет выезжать в Гольшаны, поинтересовались: смогу ли я? Я сказал, что все нормально, безо всяких проблем, и уточнил, на сколько дней выезд. Ассистент режиссера ответила, что сейчас на три (по договоренности все съемки должны занимать не более пяти дней). Выезд — от киностудии.

Теперь нужно было согласовать с Андроном план репетиций. Позвонил ему, объяснил ситуацию, и он, не совсем довольный, ответил, что именно в один из этих дней планировал взять мои сцены, чтобы еще раз уточнить детали и довести их до полной готовности. При этом признался, что результатом моей работы он в целом удовлетворен. Я мгновенно использовал это признание, говоря о том, что нужно же как-то добывать копейку, ведь только на театральном заработке ноги протянешь. Андрон дал согласие на съемки, предупредив, что, как только вернусь, на следующий день в одиннадцать будет прогон спектакля. Я клятвенно пообещал быть.

На следующий день, не в восемь, как было назначено — что-то не успели доделать, дописать нужные бумаги, подобрать необходимые костюмы, о чем-то с кем-то договориться (вечная киностудийная халат­ность) — выехали в полдесятого.

Кроме меня в «рафике» ехали еще двое актеров: актриса из русского театра и актер из купаловского. Мы давно и неплохо друг друга знали, и наш разго­вор на протяжении всей дороги был на вечную тему, которая ни на минуту не оставляла и не оставит наши мысли (как язва, как псориаз, как короста, как эпилепсия) — театр.