Бульвар - [39]

Я понимал, это потому, что где-то в темноте зала дышит и смотрит на меня Света.

На поклоне я нашел ее глазами. Она не аплодировала. Я ощутил в груди что-то неприятное. Переодевался и снимал грим с тем же неприятным чувством. Подумал, что зря ее пригласил. Не нужно было этого делать. Все же театр требует к себе подготовленности, умения читать его язык, понимать условность сценических знаков, символов. Театр — это не жизненное проявление ситуации, как многие считают. Театр — это фантазия и мечта, по­лет души в поднебесье, грусть света и тени, страх любви и ненависти.

Все настоящее, что имеет в себе жизнь, — не театр: грязь и примитив. Не может она быть точным отоб­ражением, пусть даже того, что видит наш глаз.

Театр не как в жизни — а как... в театре... как у Бога. А как там у Бога — один Бог знает. Думать, что ты понял театр до конца, было бы неверно. Как нельзя познать вечность — так и театр никогда не откроется своим глубинным дном бесконечности. И это про тех, кто изо всех сил отдавая себя ему, на­ивно верил в истину полного познания театра.

Как-то на одном юбилее купаловцев известный режиссер высказал мысль, что за всю свою теат­ральную жизнь он так и не понял природу театра до конца. А в театре он прослужил более полувека. Многие поставленные им спектакли вошли в энцик­лопедию, стали классикой театрального искусства. Он имел высшие награды государства. Наконец он был настоящий режиссер, художник, первопроходец многих театральных явлений. Я с ним работал и знал это точно. И вот такое признание на склоне лет, признание, образно говоря, в вечерних сумерках жизни. Без кокетства, без самолюбования, сухо жестко, даже отчаянно.

Света ждала меня возле центрального входа. Сразу взяла под руку, и мы пошли под горку до про­спекта. Шли молча. Что-то существенное говорить у меня не получалось, а лишь бы что не хотелось.

Да и разговор, как я понимал, должна была начать Света. И темой мог бы стать спектакль, который она посмотрела. А я не просто артист, который исполнял главную роль. Что ни говори — знакомы и даже бо­лее. И даже если не понравился спектакль, лживым комплиментом сморкнуть нужно. Так всегда среди знакомых: спектакль не очень, актеры слабоватые, ну а ты один — просто супер!

Понятно, ерунда полная, но с какой радостью ак­тер в нее верит! И пусть только в эти мгновенья, в эти минуты, но верит. Актер — это ребенок. И эти слова — самая драгоценная игрушка для него.

Света молчала. И я почему-то был благодарен ей за молчание. Она предложила пройтись несколько остановок, и мы пошли через сквер, где струился фонтан, в котором стояла небольшая скульптурная композиция «Мальчик с лебедем». Мы шли не спеша, и я почувствовал, как Света мягко прижимается ко мне. Ее тихое присутствие приятно волновало, и мне было необыкновенно спокойно. Редкие минуты такого чувства я знал в жизни. Его даже нельзя объяснить. Если только пожелание: чтоб вот так на всю оставшуюся жизнь. Наивно?! Может быть. Но я толь­ко человек. Самый обычный человек: слабый, затюканный, с достоинствами и недостатками. И нет во мне никакой особенности, никакой отличительности от других, поэтому имею полное право на такое желание.

Был теплый тихий вечер. Как-то совсем не замет­но перебрасываясь незначительными фразами, до­шли до бульвара.

Дома Света приняла душ и, как вчера, утонула в моей рубашке-пижаме.

— Теперь ты иди, — скомандовала она. — Я при­готовлю чего-нибудь перекусить.

— Я сам приготовлю, ты отдыхай, — возразил я. Но Света перебила:

— Это тебе нужно отдыхать, ты работал. А я кайф ловила. И не спорь! — твердо сказала она.

Я подчинился.

Теплые струи воды остро и колюче били по пле­чам, и я чувствовал, как мускулы медленно приоб­ретают эластичность, сбрасывая напряжение и ус­талость. Спектакль, который все еще жил во мне, будто нехотя отпускал свои тиски. В голове полный хаос, среди него тонкая паутинка мысли: похоть и страсть, запах сирени и вонь гноя, блеск разноцвет­ной радуги и слепая темнота ночи.

Похоть и страсть! Вечные пороки человечества. Никого они не обошли и не обойдут! Даже самый влюбленный в свою единственную, случайно уз­рев что-то небесное, что в какой-то момент возник­ло неизвестно откуда и неизвестно кем посланное, хоть на минуту, хоть на мгновенье вспыхнет чувс­твом сладострастия. Дьявольское семя, как палочка Коха, живет в каждом из нас, дождавшись удобного момента для удара, блеснет молнией, громом уда­рит по мозгам, и уже измена: похоть и страсть!..

Неожиданно к моей спине прикоснулось прохлад­ное, упругое тело, и тонкие, белые руки обняли мою грудь.

— Не поворачивайся, — шепнула Света, сильно прижимаясь ко мне. Несколько минут мы стояли молча, и я почувствовал, как температура Светиного тела медленно поднимается до уровня моей. В какой-то момент мы слились воедино...

— Я плакала, — тихо шепнула Света.

Я не понял, что она имела в виду, поэтому уточнил:

— Что?

— Я плакала... На спектакле. Мне очень понравилось. А ты... Я тебя люблю. Я даже аплодировать в конце не могла.

Сердце мое застучало отбойным молотком, вырываясь из тесной грудной клетки. О, этот, казалось бы, обычный кусок человеческого мяса, наделенный необъяснимой силой чувств, страсти и холода. Только оно во всей человеческой плоти несет в себе такое. И никто не ответит: почему и зачем? В эти мгновенья я летел к небесам. Теплые струи воды смывали с нас все земное и обыденное. Света кусала мои губы сладко и страстно. Руки обвивали шею и сжимались в немом желании дикого первобытного инстинкта.