Бульвар Постышева - [18]

Так незаметно пришла весна. Потекли ручьи. Вороны и совы суслика не трогали — он и так доброе дело делает — сколько провианта на дороге после каждого его забега. Временное жилище обросло кусочками меха от порванных шуб, тряпочек от чехлов на сидения и носовых платков (в том месте, где не было крови) и Вьетнамской соломы — упаковка из разбитых ящиков «Камаза», который завалился в первой декаде февраля. Так что временное жилище стало, считай, зимним домом. Потом этот дом растаял. Пришлось перебираться обратно в поле, рыть нору с парой запасных выходов, ждать, пока проснуться соседи и опять всё лето свистеть, если приближается опасность. Суслик плюнул на всё в этот раз, и решил запасов на зиму не делать. Отодрал по весне знакомую суслу, помог ей, как мог, вырастить потомство, и ближе к осени стал присматривать дорогу, где бы получше засесть. Нужно, желательно, чтобы дорога на спуск шла, тогда машины кувыркаются посерьезней — можно много чего поиметь. С воронами договорился. Совы тоже не дергались, коршуна обещали взять на себя — решить проблему.

По первому снегу ему повезло — завалил «Москвич» с библиотекаршей из поселка городского типа, которая ехала краситься к знакомой парикмахерше. «Блондоран-Супра» — целая пачка, как нельзя была кстати. Так что зимой хрен кто предъявит — суслик выбрал оптимальный вариант и покрыл свою шерсть белыми пятнами для незаметности в снежном покрове и для жути нетрезвым водителям. Те потом будут рассказывать сказки гаишникам, что барс дорогу перебегал. А суслика тогда и искать никто не будет. Лишь бы этот черт (гнида в красном шлеме) зла не затаил!

* * *

Первые три дня Архип вообще не знал, что с ней делать. Сама она никуда не уходила, а повода выгнать (и желания) у него не было. К тому же, она перемыла всю посуда, вытерла пыль, помыла полы, постирала постельное бельё, на котором они спали, сложила бумаги. А ночами (днями, утрами, вечерами и в промежутках между этим) была такой «голодной», что отпускать её было жалко. По старой мужицкой традиции, он задавал все три дня ей самые личные, самые провокационные, самые грязные вопросы — она отвечала не секунды ни думая, и всё в цвет. Только первые три дня несут такой объем информации, который потом за всю жизнь не получишь — это известно. Поэтому он спрашивал и спрашивал, пока сам ни устал, и решил: пусть живет — хорошая баба, главное, не врет. К тому же — красивая. И здоровая, судя по всему. Пусть живет, пока, а там — время покажет, надоест — выгоню. Решив так, Архип перестал прислушиваться, присматриваться, крутить в голове фантазии, расслабился, стал просто с ней жить-поживать, обращаясь, как с родной и уже достаточно знакомой, шутил, ласкал и отдыхал.

Она ему отвечала тем же, готовила на завтрак омлет, перестала волноваться, стесняться, разрешала и готова была на всё. Жизнь потекла совсем по другому руслу, казалось, что они знакомы тысячу лет и между ними нет никаких проблем.

Так прошло ещё три дня. Наступила суббота — неделя, как они познакомились.

— Это ты написал? — спросила она про «суслика-шатуна».

— Нет, — ответил он, — это мая бабушка. Вон там полный стол её произведений.

— Знаю, я читала, когда убирала. Особенно про четыре способа ухода из жизни твоя бабуся хорошо придумала. Долго думала?

— Попей-ка её милую! — неопределенно сказал Архип, используя старое выражение мужиков из гаража во время политического спора, когда они не знают, что ответить.

— А я читала Марио Пьюзо — «Дураки вымирают».

Архип даже приподнялся на локтях, когда такое услышал от этой сикильдявки (Он, как обычно уже три дня валялся на диване, чтобы не мешать ей пылесосить).

— Молодец! У вас хорошее было меню.

— Правда, (перестань), я читала, — Юля убрала его руку из-под халата (она давно уже облюбовала его дряблый халат).

— Я понял, понял. Всё остальное, как легко догадаться, тоже написал Марио Пью из О.

— Не ври, пожалуйста!

— Слово пацана! — Архип отщелкнул ногтем по зубу. — Век морковки не видать!

— Может, хватит валяться на диване?

— Это угроза? Или мы уже слегка оборзеваем?

— Причем тут это? Ванна уже полчаса остывает — ты же просил набрать тебе ванну. Набралась.

— Прости, прости, дочка, я неправи…

— Не называй меня дочкой! Папаша нашёлся! — перебила его Юлька.

— Слыш, не? А? Слыш, не? — начал дурковать Архип, испытывая какой-то непонятный прилив радости от этих слов — нравилась ему эта девчонка, особенно когда она сама подчеркивала насколько она молода. — Я не понял, Клава, мы чё — меня гоняем, чоли? Это как оно сюда? Кукрэниксы? Фая мясо, или Чё? Или якобы как будто дескать надо полагать мол?….

Архип сгреб её в охапку и свалил к себе на диван. Раскинув халат, он вцепился губами в грудь, обцеловал заодно и шею, и лицо, и плечи, и снова принялся за грудь.

— Ну, перестань, пожалуйста — я же убираюсь.

— Нет, это я убираюсь! — Архип чмокнул её в губёшки, встал, подтянул трусы (он все эти дни был, в лучшем случае, только в трусах), отдал честь в стиле американских летчиков (ото лба резко ладонь вперед, практически, до нацистского приветствия) и завершил: — Бонас диэс, коморадо! Пойду, поныряю! Приходите — будет мыльно!