Бульвар Ностальгия - [21]
Но все это перевешивают два его полноценных качества.
1. Гера – пианист не балуйся! Его манера исполнения слегка холодновата, но в
то же время глубоко эротична. В ней отсутствуют какие-либо преувеличения,
будь то чрезмерное рубато или смена темпов, динамические контрасты или
чрезмерная активизация ритмического начала.
2. Он, как бы это емче сказать… Счастливчик? Нет. Везунчик? Тоже не то. Я
думаю, что ему как нельзя лучше подойдет – «прун». Производное от «пруха».
А пруха, я вам скажу – не какое-то там банальное везение. Пруха – это там где
другому слезы, разорение и петля, Гере – тишь, гладь и Божья благодать…
– Дружок, ты ли это? – хриплым, болезненным голосом спросил Гера.
– В известном смысле.
– Я слышал, ты у нас слывешь за доктора Живaго?
– В некотором роде, – с профессиональной гордостью ответил я.
Поясню, что в эмиграции я стал неплохим массажистом.
– А что случилось?
– Да, понимаешь, косанул меня радикулит. Доктор прописал массаж. Сделаешь?
Я славно пробашляю, – пообещал Герман Хорошевский.
– Элементарно!
Сложив в саквояжик: кремы, масла, автоматический массажер «Акупресс», я
отправился к пациенту.
В дверях с золотым квадратиком «Harry Best – the pianist «(творческий
псевдоним Геры Хорошевского) я столкнулся со звездой эмиграционной
парапсихологии – Брониславой Львовной Н.
– Латала дыры в моем энергетическом поле, – ответил на мой недоуменный
взгляд Хорошевский.
У Геры чудная квартира с видом на речной залив. Добротная мебель,
кабинетный рояль «Шредер», парочка «Роландов», домашняя студия
звукозаписи. И так, по мелочам: хрусталец, фарфорец, бронзец и золотишко. В
общем и в целом – квартира респектабельного американца Джона Смита, Но
воняло в ней в тот день жженой костью, словно в столярной мастерской Луки
Александрыча.
Первый свой сеанс я начал с граблеобразного поглаживания, затем
перешел на пиление, а на строгании поинтересовался:
– Радикулит у тебя давно?
– Какой давно!? Я уже лет двадцать не знаю, что такое температура! Здоров, как
морской котик. Но, вообще-то, я догадываюсь, в чем дело. Хочешь послушать?
Забавная история. Мне все одно кому-то надо исповедаться. Жить мне, может,
осталось совсем ничего.
Как будто в подтверждение его слов за стеной надрывно завыла собака.
– Ресторан «Малахитовый цветок» представлял собой бетонно-мраморное
сооружение, архитектурными формами напоминавшее бутон распустившегося
цветка, – начал свою историю Герман. – фасадом «Цветок» смотрел на
живописные клумбы, водяной каскад. «Черными» окнами – на оживленную
автобусную остановку. Гиблое, между прочим, место: наибольшее количество
ДТП с летальным исходом случалось именно на ней. По этому поводу ее
окрестили» Бермудским треугольником».
Место в «Малахите» регистрировалось за месяц, а то и два до торжества.
Столпотворения и драки за проникновение в зал были ожесточеннее, чем за
место в спасительной шлюпке «Титаника».
А каков был обслуживающий персонал! Гвардия, а не персонал!
– Чуть полегче. Чуть деликатней, – попросил меня Хорошевский, когда я
приступил к поперечному выжиманию спины.
– Вот так ничего? – чуть уменьшив давление, спросил я.
– Нормально. Так на чем я остановился. Ну, да. Повара! Какие там были повара!
Суфле, трюфеля, да что там говорить, когда даже посудомойка тетя Глаша
имела диплом кулинарного техникума и значок «отличник производства»!
Руководил всем этим делом щуплый человечек с кулинарной фамилией Блинов.
Ходок, я тебе доложу, был редкостный!
Ну и наконец, эстрадно-симфонический оркестр «Малахит». О! Какой это был
бэнд! Когда они «ложили» «медную» пачку из «Chicago» или «Blood, sweat and
tears», у понимающего народа случался духовный оргазм!
«Сесть в «Цветок»! О, об этом мечтал каждый городской музыкант, как
скажем, всякий городской комаппаратчик – попасть в члены Политбюро.
Лет с …дцати мечтал о месте в «Цветке» и я. Даже репертуар группы, в которой
я начинал свою муздеятельность, составил из вещей «бомбившихся» в
«Цветке». На всякий случай! А вдруг позовут?
И вот как-то вечером у меня зазвонил телефон…
На этом месте история оборвалась, ибо закончился мой сеанс.
– Ну, ты – мастак! – вставая с постели, кряхтел Хорошевский. – Живаго!
Настоящий Живаго! Получи.
И он протянул мне деньги. Их оказалось сверх запрошенного мной.
– Завтра жду пренепременно! – кричал вдогонку лифту Г. Хорошевский.
– Буду-у-у, – отвечал я ему из шахты. В парадной я столкнулся с бормочущей
себе под нос «топтакали – лягакли» – звездой парапсихологии – Брониславой
Львовной Н.
Назавтра в квартире Г. Хорошевского к запаху жженой кости прибавился
дух паленого куриного пера.
Я начал со щипков, а на растирании Хорошевский продолжил свою историю.
…Итак, у меня зазвонил телефон. Звонил Григорий Костриков. Ей-Богу, если
бы ко мне позвонил Николай Чудотворец, я бы удивился меньше. Г. Костриков
был вальяжный человек лет сорока с мягкой кошачьей походкой и
обходительными манерами сексуального обольстителя. Деятель искусств и,
поговаривали, прямой родственник С. Кирова.
– Послушайте, Гера. Говорят, вы играете наш репертуар? – поинтересовался Г.
Костриков.
– Где-то да…
– Ага! Тогда у меня к вам, милейший, вопрос-предложение. Могли бы вы
«…На бархане выросла фигура. Не появилась, не пришла, а именно выросла, будто поднялся сам песок, вылепив статую человека.– Песочник, – прошептала Анрика.Я достал взведенный самострел. Если песочник спустится за добычей, не думаю, что успею выстрелить больше одного раза. Возникла мысль, ну ее, эту корову. Но рядом стояла Анрика, и отступать я не собирался.Песочники внешне похожи на людей, но они не люди. Они словно пародия на нас. Форма жизни, где органика так прочно переплелась с минералом, что нельзя сказать, чего в них больше.
«…Бывший рязанский обер-полицмейстер поморщился и вытащил из внутреннего кармана сюртука небольшую коробочку с лекарствами. Раскрыл ее, вытащил кроваво-красную пилюлю и, положив на язык, проглотил. Наркотики, конечно, не самое лучшее, что может позволить себе человек, но по крайней мере они притупляют боль.Нужно было вернуться в купе. Не стоило без нужды утомлять поврежденную ногу.Орест неловко повернулся и переложил трость в другую руку, чтобы открыть дверь. Но в этот момент произошло то, что заставило его позабыть обо всем.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Компания наша, летевшая во Францию, на Каннский кинофестиваль, была разношерстной: четыре киношника, помощник моего друга, композитор, продюсер и я со своей немой переводчицей. Зачем я тащил с собой немую переводчицу, объяснить трудно. А попала она ко мне благодаря моему таланту постоянно усложнять себе жизнь…».
«Сон – существо таинственное и внемерное, с длинным пятнистым хвостом и с мягкими белыми лапами. Он налег всей своей бестелесностью на Савельева и задушил его. И Савельеву было хорошо, пока он спал…».
«… – Вот, Жоржик, – сказал Балтахин. – Мы сейчас беседовали с Леной. Она говорит, что я ревнив, а я утверждаю, что не ревнив. Представьте, ее не переспоришь.– Ай-я-яй, – покачал головой Жоржик. – Как же это так, Елена Ивановна? Неужели вас не переспорить? …».