Булгаковиада - [24]

И тут в гримерную, едва постучав, закатился директор Шапиро. Не поднимая глаз, он обошел Монахова со спины, сел на диван и поджал губы.

Они помолчали.

– Ну что, Рувим Абрамович? – спокойным и кра-сивым голосом спросил наконец Монахов. – Наша взяла?

– Нет, Николай Федорович, – упрямо сказал Шапиро. – Не наша взяла… Пока!.. Но это еще не конец!.. Я так не оставлю, верьте мне!.. Я пойду к Боярскому, поеду в Москву… А как же!.. Ведь это дичь какая-то!..

И замолчал…

– Ехай, ехай, – по-извозчичьи сказал Монахов с одобрением и холодком. – Но смотри, экономь себя, Шапирузи, тебе еще жить!

Он тянул четыре месяца, Рувим Абрамович Шапиро, он сделал все, что мог, и больше. Он знал, что «Мольер» станет спасением для театра и радостью для Монахова. И перед Булгаковым он был без вины виноват: пятый договор, и все – мимо!.. Наконец ему дали понять, что он излишне горяч, и 14 марта Рувим Абрамович взялся писать письмо…

Беда усугублялась тем, что прочесть его должен был одинокий человек, совсем одинокий, знаете ли…

Любовь Евгеньевна сказала ему недавно: «Ты – не Достоевский!» – и была увлечена скаковыми лошадьми, наездниками…

Забавное совпадение: точно так же ими скоро увлечется жена Монахова…

«Ты – не Достоевский!» – надо же такое придумать! Булгаков бледнел, вспоминая разящую реплику…

От сцены с военным мужем Елены Сергеевны у него сохло в горле.

Шиловский вошел в комнату, пистолет появился на сцене… Они стояли бледные, будто играли дуэль, и муж Елены сказал, что детей не отдаст…

«Муза, муза моя, о лукавая Талия!..» Сегодня потомки Шиловского – наследники Михаила Афанасьевича. У них – право решать авторские вопросы, и Володя Бортко долго не мог приступить к «Мастеру и Маргарите», потому что выставлял свои условия какой-то из них…

– Я смалодушествовала, – признавалась Елена Сергеевна, – и я не видела Булгакова 20 месяцев, давши слово, что не приму ни одного письма, не подойду ни разу к телефону, не выйду одна на улицу…» [36] И она держала свое слово, а он оставался совсем один…

ЦГАЛИ, ф. 268, оп. 1, ед. хр. 63.

14 марта [1932 г.]

Глубокоуважаемый Михаил Афанасьевич!

К моему большому сожалению, должен уведомить Вас о том, что Худполитсовет нашего театра отклонил «Мольера». Наши протесты по этому поводу перед вышестоящими организациями не встретили поддержки. Нам неизвестно, как решится этот вопрос в будущем году при составлении нового репертуарного плана, но в этом году я считаю необходимым освободить Вас от обязательств, принятых Вами по договору с нами.

О «Войне и мире» ждите сообщений через некоторое время.

Не будете ли Вы в ближайшее время в Ленинграде?

Было бы хорошо с Вами лично поговорить.

Уважающий Вас

Подписи нет, но, как показало дальнейшее развитие событий и новое посещение Р. рукописного отдела Пушкинского дома, это был Рувим Шапиро…

– Сережа, как складывалась жизнь «Мольера»? – спросил Р. Юрского, имея в виду его спектакль.

– У него вообще не было жизни, – сказал Ю. – Никогда не было.

– То есть как?..

– Он прошел сто семь раз. Но театр всегда жил двойной жизнью. Зимой – дома, а весной и летом – на гастролях. «Мольер» не выезжал никогда. Было два таких спектакля: «Горе от ума» и «Мольер».

– Во МХАТе «Мольер» прошел всего семь раз… А сколько раз шло «Горе»?..

– Я сыграл сто тридцать семь раз, а ты шестьдесят или чуть больше [37] . Всего около двухсот. Но если бы был двухсотый спектакль, была бы отметка…

– Сергей, я хочу задать тебе вопрос, – сказал Р. – Когда я уходил сначала в отпуск, а потом совсем, был разговор. И Гога сказал: «Я надеюсь, что играть “Мещан” вы не откажетесь». Я сказал: «Конечно». И играл, уйдя, и потом, после его смерти…

– Я понимаю твой вопрос, – сказал Ю. – Ничего такого не было. Я ушел, и всё как отрезало. К этому времени я сыграл «Цену» сто девяносто девять раз и был уверен, что на двухсотый меня позовут. Этого не было. «Мольер» шел до последнего месяца, это было в конце 77-го. Монтировщики подарили мне деревянную медаль, вырезанную из сцены…

– Сегодня я побывал в двух архивах, – сказал Р.

– Я никогда не занимался историей, – сказал Ю.

– Понимаю, – сказал Р. – Но это история «Мольера»…

– Я читал старую книжку о театре, – сказал Ю. – Толстая, страниц четыреста. В меру этой книжки я и знаю историю. И потом, я же ученик Евгении Владимировны Карповой. Но в архивах я не бывал…

– Я нашел обсуждение «Мольера» на художественно-политическом совете в 31 году, – сказал Р. – Это нельзя спокойно читать. Это – продолжение пьесы, это Брат Сила и Брат Верность, это – Кабала святош…

– Да, в этом театре случалось многое, – сказал Ю.

– Хорошо бы сегодня выпить, – сказал Р.

– Сегодня можем это сделать врозь, – сказал Ю., – а в другой раз вместе.

Говорили по телефону, Юрский был в Москве, а Рецептер в Петербурге.

– Когда начнем? – спросил Р.

– Я думаю, через полчаса, – сказал Ю.

– Давай через час, я успею дойти до дому.

– Давай, – сказал Юрский. – Что ж, будь историком!..

– Поздновато, – сказал Р. – Но иногда вхожу в роль Лагранжа…

– Обнимаю, Володя!..

– Обнимаю, Сережа, привет Наталье!..

Наталья была пронзительно хороша, репетируя Арманду, как будто Булгаков писал прямо для нее. Она вынашивала ребенка и роль, дитя было от «Мольера», и, подходя к этой сцене, она сияла, а он…