Булавин - [41]

В Запорожской Сечи всю зиму и весну продолжалось брожение. Сечевиков раздирали противоречия, споры. В январе Мазепа, сразу после получения грамоты из московского Малороссийского приказа, направил своего посланца в Сечь. Финенко собрал раду, его писарь зачитал гетманскую грамоту с приказом:

— К кошевому атаману Войска Запорожского и всему поспольству [20]. Повелеваю вам, чтобы вы, являя свою к великому государю службу, невозбранно выдали из фортецыи Кодацкой донского бунтовщика с его единамысленниками и, сковав их, прислали с моим посланным. А та ваша верность не будет забвенна, но прещедрою ево великого государя милостию и моим гетманским призрением наградится.

— Что ответим, господа казаки? — Финенко обвел взглядом толпу сечевиков. — Согласны с гетманским листом? Выдадим Булавина с товарищи?

— Выдать!

— Нехай берет пан гетман!

— Тогда наша общая войсковая рада, — кошевой поднял булаву, — решает: того враждебного бунтовщика с ево единомысленным товариществом выдать. Любо?

— Любо! Любо!

— Выдать! Что воду мутить!

— Послухаем гетмана!

Решение приняли как будто единогласно. Но, разошедшись по куреням, многие призадумались. Брали их сомнения: как же так? Согласились со старшиной, а ведь решили судьбу таких же казаков, как и они сами, — тех, кто хочет бить панов и мучителей народных! На другой день по требованию большинства сечевиков снова собрали раду, отменили вчерашнее постановление:

— В Войску Запорожском низовом никогда того не бывало, дабы таковых людей, бунтовщиков или разбойников, кроме самых воров, выдавать.

Этот новый приговор приводится в передаче мазепинской отписки в Москву. А гетман, конечно, не жалел бранных слов в адрес и булавинцев («бунтовщики и разбойники»), и запорожцев, проявивших такое непостоянство — приняли вчера одно решение, сегодня другое; да и что, мол, удивляться: «неистовые голосы пьяниц и гультяев... большим числом превосходят добрых и постоянных людей», то есть богатых казаков, верных гетманской и московской властям.

Правда, рада под давлением старшины включила в свое решение еще один пункт:

— Послать ясаула с коша в Кодак к полковнику тамошнему с таковым письмом, дабы он все гультяйство, которое почал было к себе прибирать тот Кондрат Булавин, разогнал. А ему, Булавину, приказал, чтоб он в Кодаке смирно жил, гультяйства к себе не собирал и ничего враждебного и вредительного против его, великого государя, не починал.

В Запорожской Сечи, как и на Дону, не было и не могло быть единства. И здесь и там друг другу противостояли зажиточные и бедные, старшина и голытьба. Правда, определенные демократические формы управления — круги или рады, обсуждение на них всех вопросов жизни «казацких христианских республик», выборность атаманов с помощниками — гарантировали участие в нем и рядовой казачьей массы. Несмотря на интриги и влияние старшины, постепенно прибиравшей власть к рукам, рядовые казаки обладали правом голоса, решали по большинству голосов многие дела, нередко не соглашаясь со старшиной, атаманами, а то и скидывая их с помоста, прогоняя с должности, заменяя другими, более подходящими. В то же время казацкая масса вынуждена была считаться и с волей, пожеланиями или угрозами властей — своей, местной, гетманской и московской. Правда, в подобных поступках, выглядевших нередко тактическими уловками, — немалая доля прагматизма, в одних случаях простодушно-наивного, в других — последовательно-неуступчивого.

И в последнем случав — с письмом в Кодак о Булавине — этот прагматический подход, хитрые уловки проявляются в полной мере: запорожцы не хотят вызвать гнев царя, гетмана, но, как показали последующие события, и не думали всерьез относиться к ими же принятому решению запретить Булавину собирать гультяев для борьбы с властями, боярами. Донской атаман продолжает призывать запорожцев, собирает их вокруг себя.

В начале февраля Малороссийский приказ снова шлет грамоту Мазепе. Приказных начальников терзает беспокойство: согласно донесению Голицына «вор и изменник Булавин, собрався с единомышленники своими», перешел в урочище на реке Калмиус, стоит там своим кошем, а с ним — 9 тысяч запорожцев. Из них с 400 человек стоит в урочище Кленовце, с 300 — между Тором и Бахмутом. Они хотят приходить к Тору, Моякам и Изюму, разорить эти города, чтобы, взяв в них артиллерию, «итить на Русь бить бояр». Положение для властей осложняется и тем, что татарская орда прикочевала на речки Татарку и Московку, «а большая татарская сила стоит на Молочных Водах». На реку Красную пришли из Черкасска атаманы Ефрем Петров и Василий Поздеев, с ними — 1 тысяча казаков, «бутто для разорения станиц Сухаревой и Краснянской».

По тем вестям Голицын приказал идти против «воров и изменников» князю А. Гагарину из Курска к Чугуеву с полками, ратным людям Белгородского разряда, черкасским полковникам, воеводе Каменного Затона Степану Бахметеву. То же, по указанию из Москвы, должен был делать Мазепа.

Ближе к середине февраля поступили вести из Каменного Затона. Его новый воевода Илья Чириков, оказывается, послал своего лазутчика в Сечь «для розведыванья про вора и бунтовщика Булавина». Тот вызнал, что по слухам, на Сечь приезжали 12 донских казаков и просили у запорожцев разрешения поселиться и жить на реке Каменке. Собралась, как обычно, рада. Решали вопрос: удовлетворить или нет просьбу донцов? Большинство не согласилось: