Букет роз - [4]

— Умерли мои зимою, стужа стояла лютая, — рассказал как-то Василий. — Земля так промерзла, что могилу было вырыть труднее, чем пробить нефтяную скважину. На том месте, где задумал я вырыть могилу, пришлось разложить большой костер. Как только земля немного оттаяла, начал копать… Покопал, гляжу — опять мерзлота, лопата звенит. Снова разжег костер, снова рою. Так и мучался, пока не выкопал могилу. Похоронил я жену, а вскоре пришлось копать могилку и для дочки. Как я выжил тогда, как перенес свое горе, до сих пор понять не могу…

В глазах Василия стояли слезы. Он снял очки, протер запотевшие стекла, помолчал и жадно закурил. Волнение мешало ему продолжить рассказ, и только сегодня он смог его закончить.

— Помогли мне ссыльные товарищи. Начал я подготовку побега. Собрал в дорогу сухарей, товарищи дали немного денег, получил явку в Иркутске и ночью ушел в тайгу. Долгие дни пробирался дремучими лесами, ночевал где придется, еле живым добрался до Иркутска. Отдохнул у друзей, добыл паспорт и махнул в Россию. Побывал я и в Москве, но оставаться там было опасно. Вот партия меня и направила к нефтяникам в Баку. Ну, а тут, Кули, тебе уже все известно. Поступил я на промысел Мусы и встретил такого друга, как ты… Вот и занялись воспоминаниями, — смущенно закончил Василий.

Кули молча любовно смотрел на Василия. Положение, как всегда, спасла Сурия. Она снова выбежала из соседней комнаты, звонко смеясь, и повисла на шее Василия. Василий бережно взял девочку на руки.

— Дядя, дядя! — громко кричала Сурия. — У тебя очки, а у моего папы их нет.

— Ему они не нужны, доченька. Он и так хорошо видит, — проговорил Василий, прижимая девочку к груди.

Старшие сестры смотрели на Василия и Сурию с порога комнаты и тихонько пересмеивались. Только Ибиш солидно устроился на циновке и занялся починкой огромных своих ботинок. Весь рассказ Василия он прослушал молча, как мужчина: не перебивая, ничего не спрашивая. Он любил Василия и пользовался его большим доверием.

— Ты, оказывается, настоящий мастер, — произнес Василий, внимательно поглядев на работу Ибиша. — Эй, Кули! Ну-ка, ну-ка… Смотри ты, пожалуйста, эко он хорошо шьет!

Ибиш довольно улыбнулся — всему надо учиться!

— Постой. — Василий взял в руки огромный ботинок. — Это чьи? Отцовы?

— Да, только ношу их я.

— Эх, брат!.. — проговорил Василий. — Дела… Как же ты в них ходишь?

— Поначалу трудно было, дядя Василий, а теперь привык.

Василий помолчал, потом спросил:

— А твой день рождения когда?

Ответил ему Кули:

— Скоро, совсем скоро. Праздник Новруза[2] знаешь? Ну вот, на тот день ему тринадцать исполнится.

С кухни запахло жарки́м. Фатьма пекла кута́бы с начинкой из бараньих потрохов. Она радовалась гостю. Пусть Кули разговорится, ему будет легче… Руки ее машинально раскатывали тесто. Тонким слоем она накладывала мясо. Мяса мало, едоков много. Первую тарелку предложила гостю. Кули показал Василию на циновку:

— Садись, друг, отведай кутабы.

После обеда пили чай. Кули помалкивал, сосредоточенно думая о чем-то своем. Василий поглядывал на него вопросительно, пытаясь понять, что произошло.

После чая Фатьма увела детей в другую комнату, только Ибиш начал укладываться на сундуке. Обычно у отца не было секретов. Сегодня же Кули неожиданно сказал:

— Сынок, поспи в другой комнате с детьми. Может быть, мне еще удастся немного отдохнуть, а когда соберусь на работу, разбужу тебя.

Ибиш удивился. Странно, как же он будет спать, если в доме гость? Но послушно прошел в соседнюю комнату и лег рядом с сестрами. Выждав немного, мальчик тихонько встал, приоткрыл дверь и услышал взволнованный голос отца:

— Друг мой, меня в свое время называли Пехлеваном Кули, но сейчас я в таком состоянии, что стыжусь жены и детей. — Голос Кули дрожал. Он тяжело опустился на подоконник рядом с Василием.

— А что случилось? — с беспокойством спросил Василий, освобождая ему место.

И тогда, захлебываясь словами, волнуясь, Кули рассказал:

— Сегодня вызвал меня Муса и сказал: «Кули, в селе нет человека сильнее тебя. Я купил комод, помоги перенести его ко мне домой». Я согласился. Когда я закончил работу, Муса повел меня на кухню и угостил. Я стал благодарить хозяина, как вдруг на кухню зашел Фаррух — ровесник моему Ибишу. Встал передо мной и начал: «Ты отец Ибиша?» — «Да», — говорю и думаю: «Такой маленький, а уж больно сердитый». — «Он посмел в меня бросить снежком. Так вот, ты и получай». И тут он подскочил и дал мне пощечину.

— Да что ты? — встрепенулся Василий. — Правда? Да как он посмел, сопляк? Ну, а Муса? Муса-то что?

— Да так, слегка прикрикнул… Тогда я поднялся, — продолжал Кули, — и сказал Мусе: «Спасибо, ты говорил, что в селе нет человека сильнее меня, а твой сын оказался храбрее»… Я и сейчас, Василий, удивляюсь, откуда у меня взялось тогда столько терпения. Вот, мой друг, до чего дожили. Разве не лучше умереть, чем терпеть такой позор?

— Э-э… «Умереть, умереть»!.. — досадливо пробурчал Василий. — Пускай помирают твои враги, черт их возьми совсем!

— Я мог бы задушить Мусу, — гневно произнес Кули, — но ведь у меня дети. Понимаешь, дети?! Кто их приютит, если меня арестуют? Таких друзей, как ты, у меня мало. Да ты и сам еле концы с концами сводишь. — Он помолчал, потом стиснул кулаки и тихо спросил: — До каких пор мы так жить будем? А? Скажи, Василий, до каких пор? До самой смерти, что ли?