Букет невесты - [5]

А когда Ленка радовалась чему-то, она сморщивала лицо и говорила: «Любу». «Любу!» означало «люблю». Этому Лиля её научила, бесконечными повторениями — я тебя люблю, я люблю тебя. «Любу!» — соглашалась Ленка и постепенно стала говорить «любу» про все, что ей нравилось. Про колыбельную, про море, про ветки вербы, которые Лиля весной приносила домой. «Под кроваткой Янкеле беленькая козочка», ‎— ‎пела Лиля и перечисляла, что именно козочка принесет Ленке: вербу, море, цветов, фартук с котенком, новую куклу, вкусный завтрак, который ты любишь. Ленка стучала ногой по полу и с каждым ударом кивала: «Любу! Любу! Любу!».

* * *

Машкина подруга Лиля оказалась невысокой женщиной со светлыми волосами. Все в ней было неброским и светлым — бледная блузка, узкий сарафан, туфли телесного цвета с какой-то подчеркнуто чистой подошвой, будто Лиля совсем не ходила по земле. При этом вся Лиля была чем-то еле заметно украшена: тонкая вышивка по вороту и манжетам, тонкое, почти паутинное серебряное колечко, бусы из мелкого бисера, прозрачного, как вода. Говорила Лиля негромко, больше молчала. О ней хотелось заботиться, как о ребенке.

Соня привыкла, что в их доме гости быстро осваивались и все делали сами: сами открывали холодильник, вытаскивая себе йогурты и салаты, сами ложились спать и вставали, когда хотели, сами включали телевизор или брали книги из книжных шкафов. Но Лиля как села в небольшое, как раз по своему размеру, бархатное кресло, так и сидела, неподвижная, молча следя, как Саня открывает вино, а женщины накрывают на стол. Соня взяла вазу, наполненную толстыми мандаринами и желтоватым виноградом, поставила рядом с креслом.

‎— Попробуйте, в этом году удивительно удачный виноград.

‎— Спасибо, ‎— ‎улыбнулась Лиля и взяла мандарин.

Больше она ничего не сказала, и Соня отошла.

А Лиля отдыхала. Просторные комнаты с большими окнами, спокойные люди, спокойные голоса. Никто не кричал, не плакал, не выл, никто ни в кого не всматривался напряженно. Никто даже особо не улыбался, просто смотрели тепло. Лиля скинула туфли, поджала ноги и взяла еще один мандарин.

Саня включил телевизор ‎— ‎передавали чемпионат мира по бильярду. Раньше Лиля понятия не имела, что бильярд — это вообще спорт. Ей казалось, это развлечение для пьяных подростков в баре. Или для миллионеров на яхте. Оказалось — нет, целое дело, техника, искусство.

Саня стал объяснять ей правила чемпионата, потихоньку она начала понимать. И правда, оказывается, красиво. Смотрели бильярд.

Подошла Соня, позвала к столу. Сидели на сквозняке, между открытой дверью в сад и широким окном, Лиля ела салат и смотрела, как ветер раздувает белые занавески.

‎— Вишневецкая, ты оценила, какие тут виды? — спросила Машка, кивая за окно. — Гора Кармель! Маленькая Швейцария, самые красивые в Израиле места.

‎— Лиля, а Андрей Вишневецкий вам случайно не родственник? — оживился Саня, намазывая масло на крошащийся тост. — Был у нас в институте такой хороший человек.

Лиля вздрогнула. Машка не говорила ей, что эти люди знают Андрея. Впрочем, Машка наверняка и сама не знала.

‎— Бывший муж, ‎— ‎Лиля улыбнулась, давая понять, что вопрос не обидный и ничем ее не задел.

‎— А что он сейчас делает, вы не знаете? Все еще в институте или ушел? Мы с ним когда-то вместе одну штучку писали. Отличная у него голова.

Голова у Андрея и правда отличная, это все говорили. И сам Андрей очень ценил тех, у кого, по его мнению, была отличная голова. После развода Лиля быстро почувствовала, что самые сердобольные друзья остались с ней, а самые умные — ушли с Андреем. Не потому, что им не нравилась Лиля, просто без Андрея им с ней было не о чем говорить. А Саня этот, оказывается, тоже математик.

‎— Из института Андрей давно ушел. Как платить перестали, так и ушел. Сначала писал статьи в журналы, а теперь в частной школе преподает.

‎— Андрюха? Детям? — изумился Саня. — Вот это он молодец. В молодости у него с терпением было неважно, вечно он на ладони считал.

Была у Андрея такая привычка. Он всегда носил с собой ручку, затыкал куда-нибудь в карман или за отворот рукава. А бумаги не носил и не искал. И, когда ему нужно было что-нибудь прикинуть, выхватывал ручку и начинал молниеносно чиркать по ладони. Руки у него были большие, широкие, каждая ладонь — как лопата. И эти лопаты были исчирканы вдоль и поперек. Иногда следы чернил оставались на Лилиной коже, и она, смеясь, смывала их в душе, упрекая Андрея: я вся в твоих следах!

‎— Он математический кружок там ведет, соревнования устраивает по математике, олимпиады. Дети его обожают.

‎— У нас Витька, сын, когда-то хотел быть воспитателем детского сада. «С академическим уклоном», как он говорил. Ему нравилось с детьми возиться, притаскивал к нам карапузов, обучал их химии для первоклашек. Ужасно смешно было слушать. Но потом передумал, пошел в науку. А у вас, Лиля, ведь есть…

Саня поймал мгновенный Сонин взгляд и на лету переменил направление разговора.

‎— …есть работа? Говорят, в России с этим непросто сейчас.

‎— Да я статистик, в бухгалтерии. Ничего интересного, но я там тридцать лет. Прижилась.

‎— О, так у нас Сонюша тоже бухгалтерией занимается. Прошла тут подготовительные курсы, потом еще одни, а теперь специалист высшей категории. Все ее боятся.