Букет из народных преданий - [15]
Шрифт
Интервал
трижды крестом он себя осеняет;
словно птенец из гнезда выпадает, —
не разбирая дороги — помчался
вниз со скалы, по отрогам и кручам,
ноги кровавя терном колючим,
к старца ногам, прибежав, припадает.
«Ах, мой отец! Злая сила пред нами:
там, на скале одиноко стоящей,
яблонь растет с золотыми плодами,
пень сторожит ее говорящий:
если кто к яблони близко подходит,
корни он тянет, очи наводит,
дьявольской силы взор их горящий!»
«Сын мой! Ошибся ты! Милость господня
то чудо являет: хвала в вышних богу!
Видно, окончу я нынче дорогу,
в этой земле успокоюсь сегодня!
Друг! Отслужи мне последнее ныне:
вверх проведи меня к этой вершине».
Юноша старца приказ исполняет, —
под руки взявши, вверх поднимает.
А когда яблоня к ним уже близко, —
пень перед старцем склоняется низко,
руки простерши, радостно просит:
«Долго, учитель мой, не приходил ты:
саженец твой уже плодоносит,
рви эти яблоки! Сам их садил ты».
«О, успокойся, Загорж мой бедный,
мир я несу тебе в час мой последний!
Знай — бесконечна милость господня:
оба спаслись мы от преисподней.
Ты мне прости, как тебе я прощаю;
прах свой мы рядом сложим сегодня,
ангелам души свои завещая!»
«Истинно!» — молвит Загорж. И в мгновенье
столбиком пыли перегорает:
лишь ежевичных веток сплетенье,
о том, что был он, напоминает.
Вместе с ним, старец, рядом стоящий,
падает мертв, подломивши колени;
отрок один остается средь чащи,
мудрого старца исполнить веленье.
Над головой его тотчас же в гору
две голубицы белых вспорхнули[18]
И, приобщася к ангелов хору,
в глуби небесной они потонули.
ВОДЯНОЙ
В О Д Я Н О Й[19]
I
Над затоном, на тополе
водяной шил-приштопывал
«Месяц, свет лей,
моя нить, шей.
Я сошью себе ботинки
И для суши и для тины:
Месяц, свет лей,
моя нить, шей.
С четверга да на пяток
сошью себе кожушок:
Месяц, свет лей,
моя нить, шей.
Кожух зелен, боты ярки,
завтра к свадьбе мне подарки:
Месяц, свет лей,
моя нить, шей».
II
Рано девица утром встала,
в узелок белье завязала:
«Пойду, матушка, на запруду,
я платки себе стирать буду».
«Не ходи, ты дочь, на запруду,
нынче сны мои были к худу!
Не ходи ты лучше к плотине,
оставайся-ка дома ныне.
Жемчуга я во сне сбирала,
в белый плат тебя обряжала,
пенной кипени был исподник,—
не ходи ты к воде сегодня.
Бело платье сулит несчастье,
жемчуга — беду в одночасье,
день негожий — пятница ныне,
Не ходи ты, дочка, к плотине».
Только дочери не сидится,
на запруду она стремится,
точно чьей-то рукой влекома
не желает остаться дома.
Намочила первый платочек,
подломился под ней мосточек.
Над девицею молодою
закрутило круги водою.
Захлестнулись над нею волны,
и простор затянулся водный;
а на тополе, на затоне
водяной заплескал в ладони.
III
Невеселый, неприютный
край подводный, зыбкий,
где меж стеблями кувшинок
лишь мелькают рыбки.
Здесь ни теплый луч не греет,
ветерок не веет,
словно в сердце безнадежном
сумрак холодеет.
Невеселый край подводный,
призрачные струи:
в полутьме и в полусвете
день за днем минует.
Водяного двор просторен,
в нем богатства вдосталь,
но туда лишь поневоле
заезжают гости.
Кто в хрустальные ворота
раз войдет единый,
никогда тому не встретить
больше взор родимый.
Водяной сидит в воротах,
сети починяет,
а жена его, молодка,
дитятко качает.
Ты за материнской лаской
тянешь ручки обе;
мне же лучше б оставаться
на земле во гробе.
Там у церкви за оградой,
под крестом дубовым,
я была бы по соседству
с материнским кровом.
Баю-баю, мой родимый,
водяной малютка!
Мать приводит мне на память
каждая минутка.
Как она меня мечтала
выдать замуж честно,
но безвестно я пропала,
сгинула, исчезла!
Вот и вышла дочка замуж,
без венчанья в храме:
были сваты—черны раки,
рыбы — шаферами!
Баю-баю, мой сыночек
зеленоволосый,
матери любви с тем мужем
знать не довелося.
Обманута, опутана
в коварные сети,
только мне и утешенья —
ты один на свете».
«Ты что поешь, жена моя?
Хуже нет напева!
Ты меня проклятой песней
доведешь до гнева.
Не пой этак, жена моя!
Кипит во мне ярость:
превращу тебя я в рыбу,
как с другими сталось!»
«Не спеши, супруг подводный,
расточать угрозы!
Не ругай ты загубленной,
растоптанной розы.
Ты сгубил меня в расцвете
молодости ранней:
ни с одним ты не считался
из моих желаний.
Я сто раз тебя молила,
ласково просила
отпустить хоть на часочек
к матушке родимой.
Я сто раз тебя просила, —
слез не стало литься, —
мне позволить в раз последний
с матерью проститься!
Я сто раз тебя молила,
павши на колени,
но в твоем обросшем сердце
нету сожаленья!
Не сердись и не ярись ты,
господин подводный,
или рассердись и сделай,
чем грозил сегодня.
Но угрозу ту свершая,
преврати — не в рыбу,
а, чтоб памяти лишилась, —
в каменную глыбу.
Преврати меня ты в скалы
подводные эти,
чтобы я не тосковала
о солнечом свете».
«Рад бы я, жена, послушать
жалобное слово,
только — пустишь рыбку в море, —
как поймаешь снова?
Из подводного тебя я
отпустил бы царства,
да боюсь уловок хитрых,
женского коварства!
Так и быть уж, отпущу
я тебя на сушу:
только будь и ты верна
и послушна мужу.
Рекомендуем почитать
