но без следа ничто не пройдет.
Прочны и стойки судеб веленья,
что неизбежно, — придет в свой час;
то, что сегодня прошло без значенья,
завтра значительным станет для вас.
Виден был муж мне на бреге Белины
>{21},
праотец славных наших вождей,
он урожай подымал наш старинный,
плуг свой ведя средь родимых полей.
И приходили послы от собранья,
и нарекали его королем,
в пышные облачив одеянья,
и не допахан был чернозем.
Выпряг из плуга волов он на волю:
«Туда, где я взял вас, вернитесь опять!»
Бич с кнутовищем закинул он в поле
дикими травами зарастать.
Скрылись волы за горою неспешно—
в следы их поднесь вода налита;
от кнутовища же буйный орешник
выпустил три молодых куста.
Они зацвели и плоды давали,
только созрел из них — лишь один;
два же увяли, с веток опали,
не проросли из земных глубин.
Слушайте вещее, верное слово!
пусть прорицанье запомнит народ:
век благодатный вернется снова,
когда и мертвая ветвь
[28] зацветет.
Снова раскинутся ветви эти
облагороженней, шире, пышней,
на удивление всем на свете
плод понесут от своих корней.
Явится в золото вождь облаченный,
словно бы долг возвращая вдруг,
выйдет из праха им извлеченный
Пршемыслов старый заржавленный плуг.
Из-за горы те волы вернутся,
мерно опять пойдут под ярмом,
и — недопаханные — проснутся
пашни под золотым зерном.
Ветер задышит, всходы всколышет,
вскинется буйных колосьев гладь,
и счастье родины солнцем запышет,
древнюю славу вернув опять.
* * *
Вижу скалу над рекою кипучей
>{22},
на той скале город Кроков злат;
[29]а подле града в долине цветущей
Либуши княжий привольный сад.
Долу — построечки малой, надводной,
княжей купальни тесины блестят;
вижу княгини я лик благородный,
серебротканный ее наряд.
Став на пороге речной светлицы,
вглубь устремила она свой взор;
страшные стали слова ей светиться;
родине милой судеб приговор.
«Вижу я зарево, сечу сражений,
острый клинок твою грудь пробьет,
узнаешь ты беды и мрак запустений,
но духом не падай, мой чешский народ!»
Здесь же две няни, стоявшие сбоку,
к ней подошли с колыбелью златой;
поцеловала и в бездну потока,
кинув ее, погребла под скалой.
Слушайте ж Либуши мудрое слово —
я ее слышала вещий глас:
«Пусть здесь лежит колыбель
[30], пока снова
ей не приспеет урочный час!
С темного дна из глубокого моря
новый поднимется юный мир;
лип благовонных в отцовом подворьи
снова раскинутся ветви вширь.
Всходы пробудит весенний ливень,
свет засияет, что тьмою рожден:
новою славой народ осчастливлен,
встанет, как старою был озарен.
В час этот из глубины быстротечной
вновь колыбель золотая всплывет,
и земля, чье спасенье предвечно,
словно как в зыбке дитя, отдохнет».
* * *
Помню тебя, колыбель святая,
верю в тебя — путевую звезду!
Матери верой думы питая,
снова тебя я увидеть жду.
Год за годами проносится мимо,
весен и зим кружит хоровод;
все ж моя вера неколебима,
с каждым мгновеньем она растет.
Если кто в глубине под скалою
в омуте летом ко дну пойдет,
если у буйной ватаги зимою
вдруг под санями подломится лед,
то я вздыхаю, к Либуши войску
новых немало прибыло сил!
Близко ли время, когда успокоюсь?
все еще час тот не наступил!
Так ведь начертано в книгах судьбою,
слушайтесь голоса моего:
утро поднимется голубое,
мертвые встанут в честь его.
Либуша княгиня с мощными полками
выступит из глубоких вод
и материнскими руками
к славе поднимет родной народ!
* * *
Видела костел я над Орлицей речкой,
слышала его колокола,
прежде чем честность старой воли чешской,
разорвали когти зла.
В те дни, когда святость в Чехии исчезла
с верой и надеждой золотой,
костел тот земная поглотила бездна,
и покрылась местность та водой.
Все ж не навеки скрыт он под землею:
воды эти схлынут вспять,
и костел восстанет с силою былою
благовестом к славе звать.
Помните ж и знайте слов предначертанье,
неумолимый судьбы закон:
«Зримо вам станет жарких зорь сиянье,
если тот раздастся звон.
И с другого берега Орлицы снова
ветер посеет новый лес,
и молодняк народится сосновый
встанет бор могучий до небес.
И когда сосна на краю того бора
век свой многолетний доживет
и в Орлицу реку рухнет без опоры,
а сосновый корень догниет,
тогда придут сюда дикие свиньи
вырыть остатки корней,
и заблещет золотом под ними
дивный колокол в глубине.
Ибо ему суждено от рожденья
путь под землею пройти такой
и в предназначенное мгновенье
цели достигнуть своей за рекой».
Знайте ж: у края зеленого бора
дерево сохнет, век отслужа,
ветви теряют зелень убора,
только вершина еще свежа.
Может, и колокол путь свой кончает
и к предназначенной цели спешит?
Кто прорицания те разгадает,
а в сердце надежду нам укрепит?
Видела я, как пахал крестьянин
в поле поблизости Быстрины,
песнью простор оглашая ранний:
«Боже, святые Троицы!»
Дивной он был остановлен помехой,
вывернув, стал он обломок бранить:
«Какого дьявола я переехал?
чтоб ему в бездну опять угодить!»
Так проклинал он, и жалобным стоном
отозвался уходящий глас
колокола погребенного звоном:
«Нет, не настал, не настал мой час!»
>{23}Ах, это время еще не с нами!
Все ж преклоните к земле свой слух,
там под сосны величавой корнями
колокол дивный услышите вдруг.
Не обвиняйте в несчастьях судьбины,
камни и кремни, жестокость ее,
лучше признайте скорей свои вины —
собственное безрассудство свое!
