Бухарин. Политическая биография. 1888 — 1938 - [46]

.

Бухарин был также не согласен и с новым курсом Ленина. Он не соглашался с тем, что ответственность за экономический хаос лежит исключительно на фабричных комитетах и рабочем контроле, и указывал вместо этого на общую разруху на транспорте и в снабжении. Выступая против первоначальных декретов, но не выдвигая альтернативных решений, он мог отстаивать только «самодеятельность рабочего класса» и вскоре остановился перед дилеммой: «Дирижерская палочка должна быть, но должна выдвигаться самими рабочими» ^{311}. Очевидно, за его продолжающейся оппозицией скрывался не прагматизм, а нечто иное.

После подписания мирного договора «левый коммунизм» Бухарина был связан не столько с актуальными вопросами политики, сколько с раздумьями о новом строе как антитезе старого. В частности, революция давала надежды на разрушение чудовищного государства Левиафана и всех его проявлений в тогдашнем обществе. Какова бы ни была точка зрения других большевиков, Бухарин серьезно относился к идее революционного государства-коммуны — государства «без полиции, без бюрократии, без постоянной армии», бегло очерченного Лениным (и с энтузиазмом одобренного Бухариным) в его работе «Государство и революция». Отличительная особенность государства-коммуны состояла в его отказе от бюрократической, политической и экономической власти. Это было государство без бюрократов, то есть без «привилегированных людей, оторванных от масс и стоящих над массами». Короче говоря, государство без элиты, где массы сами становились бы администраторами общества, то есть «все на время становились „бюрократами“ и поэтому никто не мог стать „бюрократом“» ^{312}.

В таком государстве Советы играли роль политической структуры государства-коммуны, тогда как рабочий контроль исполнял бы ту же функцию в экономической жизни, вызывая к жизни первые ростки основ промышленной демократии^{313}. С уничтожением бюрократии рабочий класс получил бы свободу и самоуправление на самом основном уровне — на своем рабочем месте. Так, когда Ленин был вынужден урезать права фабричных комитетов и восстановить бюрократическую власть сверху, Бухарин напомнил изречение о том, что любой должен стать администратором — центральный образ «Государства и революции». «Хорошо, — говорил он, — что кухарку учат управлять государством; но что будет, если над кухаркой посадят комиссара? Тогда она никогда не научится управлять государством» ^{314}. Такова была дилемма: аппарат всех или аппарат бюрократической элиты. Она лежала в основе двух постоянных опасений идеалистически настроенных большевиков: потенциальной возможности появления нового правящего класса и «бюрократического перерождения» советской системы.

Цель создания государства-коммуны отражала утопические устремления большевизма. Можно утверждать, что она была изначально обречена на провал потому, что подразумевала, будто современное индустриальное общество (с которым большевики как марксисты связывали свои цели) может существовать в условиях несложного административного порядка, легко управляемого неспециалистами. Однако процесс экономической модернизации в Советском Союзе, как и повсюду, стал быстро развиваться совсем в противоположном направлении, в сторону специализации управленческой элиты. В 1918 г. это противоречие еще не стало очевидным для многих большевиков, включая Бухарина. Мечта о государстве-коммуне еще зачаровывала прожектеров, о которых можно сказать словами Гете, относящимися к другому мечтателю: «Наполеон пустился на поиски добродетели, но поскольку найти ее не удалось, взял власть».

Сочетание реализма и идеализма поставило Бухарина во время разногласий по поводу хозяйственной политики где-то между Лениным и крайними «левыми коммунистами». В конечном итоге, однако, наиболее резкое его выступление против Ленина было вызвано не проблемами конкретной политики, а вопросом чисто теоретическим. Спор завязался по поводу ленинского определения советской экономики как «государственного капитализма»; это был спор о различном толковании понятий, лишний раз свидетельствовавший, что оба эти деятеля по-разному понимали современный капитализм. Применительно к своей политике Ленин пользовался понятием «государственный капитализм» как синонимом государственного регулирования частного капитала и современного экономического управления. Он, таким образом, придал понятию «государственный капитализм» нейтральный смысл, лишенный классового и исторического содержания, и не увидел противоречия в утверждении, что пролетарское государство может управлять государственно-капиталистической экономикой.

Каковы бы ни были достоинства ленинской концепции, они попирали основные положения марксизма Бухарина. Для Бухарина государственный капитализм был современным капитализмом; еще с 1915 г. это определяло его понимание империализма, государства Левиафана и «каторжного капитализма» ^{315}. Поэтому, по мнению Бухарина, применение Лениным этого термина по отношению к Советской России было возмутительно. В своей единственной полемической статье после споров о мирном договоре, поучительно озаглавленной «Некоторые основные понятия современной экономики», он подверг вождя критике в этом пункте. Государственный капитализм, пояснял Бухарин, не метод управления, а «совершенно специфическая и чисто историческая категория», «один из видов… капитализма», «определенная форма господства капитала». Ленинская трактовка этого понятия неоправданна: