Буги-вуги - [2]
И ленточка финишная в том, что у Додика те самые мебиусные два конца два кольца очень даже в нужном месте сходятся, потому что у Додика не абы так, не просто душевный момент выразить — на что каждый из нас в известной мере способен, — а на самом перегибе, на том месте, где градусники взрываются, на «иже еси на небеси».
Вот так-то, господа хорошие, товарищи славные. Сие можно укладывать как угодно — низом ли, верхом ли, бочком ли, на пупок — любой корочкой запечённой, — однако, ни один толковый знак, чтобы додиковское «!» к бумаге пришпилить здесь решительно не годится, — ни ижица, ни ять с морозным настом, ни даже полная, безоговорочная и несентиментальная точка!
Или — пусть их, а то, сами знаете, начнут потом…
Не придумано еще настоящего знака! Нету. Иероглифа с подтекстом на пол тетради убористым почерком. Чтобы объяснил одним самурайским взмахом. Что все остальные полностью в жопе.
Так вот.
Всё, что угодно — всё! — но только не из нашего измерения.
Потому-то, любой кудрявых мыслей критик, подобное услышав, потным кобелем обозначив, колхозным тавром заклеймив, и на обязательную полочку втиснув, всё равно — ну никак не скажет что не старается, контра.
Да и кто бы не старался, возразит любой трезвый человек, — после третьего стакана?
К тому же и песня…
Такую песню, девочки, не испортишь. Даже без баяна. Такие песни из поколения в поколение передаются, из уст в уста, как самые заветные, самые правильные:
Не сказано, а отлито. Серебром в бронзе. Сама таки штука — жизнь. Лучше не скажешь. И пробовать не стоит.
Исключительных достоинств произведение. Выдающихся.
А уж в вольном переложении Додика… Да для одноголосия без гармони, в три минуты после полуночи…
Песня, моя песня, ты лети, как птица. Как фрегат-буревестник. Как спелое яблочко на голову гению. Как харчок с Эйфелевой башни.
Песня…
Много на белом свете нужных и небесполезных вещей… Не меньше чем не нужных и бесполезных. А вот песни? из каких будут? Какой с этого прок — «речка движется и не движется»? Можно ль без того, что у нас песней зовётся, прожить?
Футуристический, однако, вопрос.
А самое же вероятное-невероятное, что у любого, самого снежного народа полное лукошко этого добра. И не достойный ли плюсквамперфектный ответ — как нате вам! — что, пожалуй, главнее песни и сыскать-то… Оцинкованных вёдер-подойников да сеялок-веялок можно понаделать до ряби в глазах, а вот песню настоящую… Да чтоб и про червонцы, и про душу поранетую, и про то как она, бедняга, от тоски-похмелья избывается… Да еще про думы… Про думы нехорошие — не пришиб ли кого ненароком вчера — больно уж с утра гнусно…
Многим ли понять сие дано? Философичность такую?
Но уж если кому дано, тому по жизни не кюхельбекерно и не тошно.
Как нам, например, скворцам этаким, с бубенцами в голове.
А что насчет философий… Их здесь… Гегель не разгребёт.
Вот, к примеру, такой интересный краковяк.
Есть песня. Песня спета-придумана. Но сама по себе, как ишь ты поди ж ты, неприкаянная — не останется. Нетушки, не обойдётся. Рано или поздно — так оно и краковякнет. Ямщик в степу замерзнет, камыш в темной ночи прошуршит, вихри враждебные взвоют иль какой сумасшедший малый реки полные вина за девичий взгляд отдаст.
Но ведь так оно и случится! К гадалке не ходи!
Вот как сегодня. Хоть и не велик пасьянс, а сошлось.
Червонцы — на то они и червонцы, — давно уже, и с есенинским свистом. До заветного стёпиного дня[2], как до морковкиного заговенья. Англицкий праздник похмелайшен и тот позабыт начисто. Душа же покуда держится, а будем живы, как говорится — не помрем. Хужей бывало.
Тут другое.
Тут теперь и смех, и грех: посреди бела дня всякие уроды цирковые так и норовят с той стороны дороги да на весь базарный голос:
— Эй, студент! Как там Утюг? Не сгорел еще?
Шел бы ты. Шел бы и шел, насос ты драный. Раззявил рот, хоть завязочки пришей. Но оближ ноближ, или как там, если уж назвались подосиновиком. Хоть и через губу, а приветливость дай-положь:
— Будь спок, киря. Заходи. Гостем будешь!
Прилепилось, как банный лист: студенты да студенты. Что, впрочем, соответствует действительности. А всё действительное разумно. Так же, как всё разумное действительно. Диалектика. Кому осетрина жирнющая, а кому селедка длиннющая. Вот и сидим в прицепном вагончике да на жёсткой лавочке. И не подпрыгиваем. Каждому — своё.
Сидим.
Табличку «не обслуживается» крутим-вертим, что обезьяна яйца.
А с кухни запахи… Не запахи, а будто сама Книга о вкусной и здоровой пище заговорила. Под такие запахи ту бы самую черствую корочку хлебца пососать — и совсем бы хорошо; да только на такие столики хлебушек не ставят. Не для того они, служебные столики. На них дебит-кредит подбивают, да счет выписывают, если какой умный найдется.
Под выходные, надобно заметить, служебные столики в чести. За них тех, кому не откажешь, сажают. За самой чистой скатёрочкой. Тогда и хлебушек, и бифштексы с ромштексами. Тогда парад-алле. Ну, а сегодня — такие как мы, на краешке стула.
За этим столиком не спросят: чего-с изволите? Тут вообще ничего не спросят: пришел, посадили тебя, — сиди тихохонько. Будто тебя и нету. Будто ты стол, стул, табуретка. А касательно утонченного обоняния…
Говорят, музыканты — самый циничный народ.(с) С.ЧиграковПо этой книге грамматику учить нельзя. И пунктуацию тоже.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
История рассказывает о трех героях, их мыслях и стремлениях. Первый склоняется ко злу, второй – к добру, ну а третий – простак, жертва их манипуляций. Но он и есть тот, кто свободен создавать самые замысловатые коктейли из добра и зла. Кто, если не он должен получить главенствующую роль в переломе судьбы всего мира. Или же он пожелает утопить себя в пороках и чужой крови? Увы, не все так просто с людьми. Даже боги не в силах властвовать над ними. Человеческие эмоции, чувства и упрямое упорство не дают им стать теми, кем они могли бы быть.
Первая часть из серии "Упадальщики". Большое сюрреалистическое приключение главной героини подано в гротескной форме, однако не лишено подлинного драматизма. История начинается с трагического периода, когда Ромуальде пришлось распрощаться с собственными иллюзиями. В это же время она потеряла единственного дорогого ей человека. «За каждым чудом может скрываться чья-то любовь», – говорил её отец. Познавшей чудо Ромуальде предстояло найти любовь. Содержит нецензурную брань.
После двух лет в Европе Флориан приехал в Нью-Йорк, но быстро разочаровался и вернулся в Берлин — ведь только в Европе нового тысячелетия жизнь обещает ему приключения и, возможно, шанс стать полезным. На Западе для него не оставалось ничего, кроме скуки и жестокости.
Конечно, роман не совсем отвечает целям и задачам Конкурса «В каждом рисунке — солнце». Если оценивать по 5-и бальной оценке именно — соответствие романа целям конкурса — то оценка будет низкой. И всё же следует поставить Вам высшую оценку в 10 балов за Ваш сильный литературный язык. Чувствуется рука зрелого мастера.
Роман, в котором человеколюбие и дружба превращают диссидента в патриота. В патриота своей собственной, придуманной страны. Страна эта возникает в одном российском городке неожиданно для всех — и для потенциальных её граждан в том числе, — и занимает всего-навсего четыре этажа студенческого общежития. Когда друг Ислама Хасанова и его сосед по комнате в общежитии, эстонский студент по имени Яно, попадает в беду и получает психологическую травму, Ислам решает ему помочь. В социум современной России Яно больше не вписывается и ему светит одна дорога — обратно, на родину.
