Будни - [96]

— Бабы, не смотрите…

Гришка сидел, совсем очумев. Он оттолкнул ее, пробовал тоже шутить.

— Ну, задавила…

Пошел в лес и весь день проходил напрасно. За каждым кустом чудилась она, слышал ее смех, ее говор. Собака подлаивала тетерок, но он спугивал их, не подойдя на два выстрела. Собака недовольно урчала и на следующий раз лаяла лениво, рассеянно.

Гришка пришел пораньше из леса и осторожно выглянул на полянку. Мурышиха стояла у шалаша рядом со Шмотяковым. Устинья на другом берегу Шивды собирала ягоды, что-то тихонько напевала и смотрела по сторонам.

Гришка ждал, когда Мурышиха отойдет от шалаша. Вдруг Шмотяков схватил ее за плечи. Оба смеялись. Шмотяков повалил ее в траву. Александра быстро вскочила, отряхнулась и опасливо огляделась. Увидев Гришку, она приставила руку ко рту и вполголоса сказала:

— Гришенька, старику не сказывай. Он заест.

Гришка был так удивлен и обозлен, что не смог ничего ответить.

Александра поправила платок, юбку, наклонилась и руками стала выпрямлять траву. Трава не вставала.

— Вот какая я тяжелая, — сказала Александра и, смеясь, отошла от шалаша. Из леса выходили другие бабы. Вскоре на полянке стало опять шумно. Гришка все стоял у кустов, как оглушенный, и рвал сухие желтые листья.

Пришел Онисим, понимающе посмотрел на парня и заставил его обдирать белок.

Александра больше не подходила к шалашу. На Шмотякова посматривала издали с усмешкой.

Во время ужина Шмотяков присел к общему кругу. Гришка старался не замечать его. Обжигая пальцы, он торопливо ел горячую печеную картошку и молчал. Он слышал ее голос. Чувствовал ее взгляды, полные любопытства и задора. Как было не думать о ней? Все, к чему она прикасалась, приобретало свет и теплоту. Он знал, как она бросает дрова на костер, как завязывает полотенцем корзину.

Гришка больше не мог смотреть на нее, положил ложку и отошел на темную тропу. Здесь было прохладно и тихо, пахло черемушником. Этот запах всегда напоминал Гришке детство, большую старую избу, лучину, отца, заканчивающего на полу новые дровни. Сейчас мелькнуло перед ним все это впроблеск, как молния, и сразу забылось. Он стал думать о завтрашней охоте, о собаке, у которой день ото дня больше и больше обострялось чутье, но все слышал голос Александры. Он подумал о том, что лучше было ему ночевать на пожаре вместе со сторожами, и тут же ясно увидел, что он во тьме наугад стал бы пробираться сюда лесом.

Слышался голос Устиньи:

— Марья Игнашонкова, вот, матушки, бедная! Трое маленьких, сама худая.

— Ну, мир — золотая гора — прокормит, — печально заметила Александра.

— Пришла тоже на пожар, — продолжала Устинья, — а у самой ни на плечах, ни на ногах. «Да как живешь-то?» — «Сама не знаю». — «Жалование-то приносит?» — «Не видала синь-волоса». — «Ты бы в суд, присудят ребят кормить». — «А на что вино-то жрать будет?» — «Ну они на это найдут. Вон, говорят, в заводской лавке какое-то по восемь рублей половинка, а он берет, лопает. Где-то деньги находит…»

Женщины заговорили что-то шепотом.

— А что, Андрей Петрович, — услышал Гришка голос Маноса, — та дамка, которая прошлый раз с вами была, не жена вам будет?

— Не жена. Она тоже охотовед. Работает в Азленском сельсовете.

— Так-так. Слышал. Ее вчера зачем-то по телефону — в район вызвали. Наши ехали со станции, видели: идет за подводой, ножками выщипывает…

Стали говорить о другом, но Гришка заметил, что Шмотяков слушает рассеянно, — видимо, известие об этой женщине его волновало.

«Тоже тоскует о ней, — подумал Гришка. — Хочет видеть. А Мурышиха давно в руках у этого прохвоста…»

Глава восьмая

Теперь Шмотяков настолько освоился в лесу, что безошибочно находит все просеки, квартальные столбы. В лунные ночи он сидит на реке, наблюдает за жизнью ондатры. Многие видят его за этим занятием и относятся к Шмотякову почтительно. Теперь ему не нужны проводники. Он никогда не приглашает с собой Гришку, хотя по-прежнему с ним вежлив, предупредителен, расспрашивает о делах. Об Александре они больше не беседуют. При разговорах Гришка не смотрит Шмотякову в глаза. Александра стала тише, ровнее. Даже старик Онисим замечает это. С Александрой он не разговаривает, смотрит на нее сердито. Многие теперь спят на месте пожара, по краю болота. Александра же с Устиньей и Таиской всегда приходит ночевать к избушке. «От дыму голова болит».

Иногда Гришке кажется, что если бы не Шмотяков, Мурышиха полюбила бы его. В начале осени Александра с подругами догнала его на тропе, подала ему корзину, а сама стала перевязывать платок.

Бабы сзади шумели:

— Не сговаривайтесь, все видим! От нас не укрыться! — крикнула Устинья.

— А мы вас переждем, да и в сторону! — ответила Александра. — Вам не укараулить!

Потом взяла у Гришки корзину и, накинув ему на плечо руку, зашагала с ним рядом.

— Ой, парень, — шептала она. — Худо, как попадешь на зубок к бабам. От нас не вырвешься, как из пожара. — Она тихонько привлекла его к себе и посмотрела лукавыми глазами: — А ты не стесняйся. Сам отшучивайся. Да похрабрее! Другой раз, судя по делу, и заверни…

И, тихонько толкнув его в спину, остановилась, пристала к подругам.

Гришка ходил по лесу и весь день чувствовал на плече теплоту ее руки…