Будни - [95]

«Так-так, — думает Онисим, посматривая на шалаш, — нечего вам около него вертеться».

Утро не приносило свежести. Земля, казалось, сама источала дым и духоту. Травы под ногой шелестели, как мертвые.

С болота прибежал один из сторожей и сообщил, что огонь в южной части болота пробрался через окоп. С минуту на минуту можно было ожидать, что загорится лес.

Манос отдал распоряжение немедленно собираться. Он даже Гришке велел идти на пожар.

Вечером Манос появился у шалаша Шмотякова, еле держась на ногах от усталости.

— Ну и работка была сегодня, — сказал он. — Кое-кому сделал двадцать шесть замечаний!

Шмотяков сочувственно кивнул головой:

— Ты даже похудел за день!

Манос поправил на костре дрова, снял с сучка березы кожаную тужурку Шмотякова и стал ее рассматривать.

Шмотяков с неудовольствием наблюдал за ним.

— Вы что, сочиняете фразы? — спросил Манос, увидав у него на коленях раскрытую тетрадь.

— Да тут свои дела…

Манос бросил тужурку на землю и сел на нее.

Шмотяков вытянулся на месте, но ничего не сказал.

— Положение, Андрей Петрович, трогательное. Огонь может подобраться к Нюбе. Это наши лучшие массивы. Сплошной экспорт!

— Да, это действительно страшно.

Шмотяков взволнованно поднялся и заходил взад-вперед у костра.

На полянке слышался сдержанный говор женщин. Ни криков, ни смеха. Надвигающееся бедствие придавило всех.

Вот, кажется, пожар ликвидирован совсем. Кое-где еще клубится пар. Люди терпеливо ждут. Вдруг в одном месте начинает струиться синеватый дымок, в другом. Шире и шире. Потом разом земля с травой, с кустами, с ягодами проваливается и, потемнев, исчезает. Все застилает искрами. Страшная жара. Трава высыхает, оставаясь зеленой, и вспыхивает. По земле катится огненный вал. Гаснет и все кажется спокойным; горит внутри… На помощь старосельцам пришли еще две деревни: Корневое и Большие Кочегурки. Манос самочинно взял руководство и над ними. Все думали, что он выделен лесной организацией или сельсоветом, и подчинялись ему. Манос ходил, покрикивая, никого не пускал домой, завел табель и вечером, у костра, отмечал, кто как работает. Ночью он сам проверял посты: бодрствующих хвалил, дремавших грозил отдать под суд. Днем его голос слышался всюду. Впереди него всегда бежала лохматая кривоногая собака — Розка, его любимица и помощник. Завидев Розку, все начинали подтягиваться. Розка останавливалась поодаль, терла морду лапой и чихала от дыма.

Однажды Манос издали услышал тревожное урчание Розки. Между редкими низкорослыми сосенками неподвижно и молчаливо стоял народ. Вдали по берегу болота белели заросли подсыхающего пырея. Трава была в рост человека. Острый, длинный клин с этой травой заходил далеко в болото.

Манос посмотрел на людей, на траву, на лес и, сразу поняв, в чем дело, бросился бегом.

Слева из глубины болота катилась по траве огненная волна. Слышался сухой колючий треск и еле уловимый шум. Кусты на пути загорались мгновенно, становились похожими на пучки молний. Сейчас огонь подойдет к полосе сухого пырея и в одну секунду перескочит на берег, в лес.

Подбежав ближе, Манос понял, почему люди так растерялись.

Можно было скосить и быстро отгрести пырей на клину, но прямо перед людьми проходила линия горящего торфа. Бежать же в обход было бесполезно: не успеть.

Манос сам растерялся.

В это время в толпе произошло движение. Выделилась Мурышиха и схватила лежавшую в стороне косу.

— Провалишься! — закричал Манос, бросаясь к ней.

Мурышиха увернулась от него и прыгнула через дымящуюся полосу. Мелькнул ее белый платок.

Все ахнули.

Мурышиха упала, быстро оправилась и побежала.

За ней бросился какой-то парень с граблями. Потом побежали другие.

Манос, следивший за этим с напряжением, поднял руку и крикнул:

— Хватит!

Через полминуты там, где пробежали люди, земля, зашуршав, выгнулась и провалилась. Все заволокло едким дымом.

Оставшихся Манос послал в обход. На месте поставил двух стариков с лопатами, и сам тоже пошел в обход.

Мурышиха с парнем прокосили широкую полосу. Другие отгребали и оттаскивали траву. Кое-кто захлестывал сучьями огонь. Вскоре подоспели люди со стороны леса.

Когда лесу уже не угрожала опасность, Манос встал перед людьми, выпятил грудь, осмотрел всех внимательно и дрогнувшим голосом проговорил:

— От имени всего сельсовета выражаю вам свою благодарность.

Он посмотрел на Мурышиху, улыбнулся и тронул ее за плечо:

— Стрела!

В этот день Манос отдал распоряжение вырубать по краям болота широкие просеки, сам всюду появлялся, кричал, показывал, как надо работать.

Наконец, пожар зажали в кольцо. Снова в лесу послышались песни. Опять полянка около избушки Онисима наполнилась движением и шумом. Мурышиха снова начала заглядывать к шалашу.

Онисим следил за ней с возрастающей тревогой. Нехорошо задумала. Замечал это и Гришка. Он стал теперь злой, раздражительный. Александра почти совсем не разговаривала с ним:

— Как, Гришенька, охота?

— Да плохо…

— Что так?

Спросит и — чувствуется — думает совсем о другом.

Один раз он проходил мимо кучки женщин.

— Гришенька, — сказала Устинья, — что ты не весел? Переложи печаль на радость, тебя тут поджидают…

Гришка ничего не ответил. Устинья схватила его за руку и усадила рядом с Мурышихой. Александра, смеясь, обняла его и поцеловала в щеку.