Будни - [92]

— Запоздал я, дед Онисим! Напой, накорми…

Поздно. Никто сегодня не придет.

Поужинав, Онисим ложится на нары. Мрак и тишина. В очаге, остывая, похрустывают угли. За лощиной слышится гудение сухого дерева. Дотянувшись левой рукой, Онисим закрывает дверь. На лицо ему с потолка хлопьями падает сажа. Привычным движением он смахивает ее, но сажа попадает за рубашку и рассыпается.

«А вот в пабережской избе, — думает Онисим, — каждую ночь кто-нибудь ночует. Приносят новости. Слышно из газет — на Дальнем Востоке начиналась война. Что там сейчас — неизвестно…»

Удивительное дело, он теперь не может долго жить без людей: пройдет два-три дня, и старик уже посматривает на дорогу к дому. Приезжий все-таки не заменит соседей.

Иногда Онисиму послышатся женские голоса, песни, смех: бабы пришли на Федорово болото за морошкой. Он спешит, продирается без дороги и видит, что болото пусто. Кричат птицы. Высохший, седой мох хрустит и обваливается под ногами. Едкий дым висит над чахлыми сосенками. Горит торф! Вот откуда был этот запах!

Онисим думает: Федорово болото тянется от Редьи до верховьев Нименьги на двадцать километров. Если огонь заберется в глубь болота, в самую толщу торфа, его никак не потушишь. Тогда выгорит и болото, и Нюбские боры, идущие по правому берегу. Мало того, пожар может подойти к самым верховьям Нименьги, до самого лесопильного завода, известного на всю страну.

Онисим стоит растерянный. Что надо делать? Надо узнать направление пожара. Потом бежать в сельсовет. Всю силу, работающую на тушении других лесных пожаров, надо бросить сюда, в болото. Потом…

Задыхаясь и падая, Онисим бежит по берегу болота. Бежит долго, до изнеможения. Да, так и есть; пожар выше по Нименьге. Онисим уже давно идет через путики Лавера, сам этого не замечая. Вот, кажется, сейчас близко. Все окутано удушливым белым дымом. Онисим ничего не видит. Он бродит наугад и чувствует, что дым становится гуще и гуще. Он поворачивает вправо, в той стороне, кажется, должна быть река. Нет, реки нету, а дым еще гуще. Ветер почти не заметен, но он тянет прямо на Онисима. Как это получилось, что он попал в ловушку? Он нащупывает ветви болотных сосенок, продирается сквозь них и опять, оказывается, идет не туда. В стороне лает Найда. Онисим бросается на ее голос и выходит из полосы пожара. Потом, отдыхая на земле, он прислушивается к треску и шипению огня и понимает, что пожар разошелся очень широко…

Отдышавшись, он делает по берегу болота круг и тщательно осматривает лес. В одном месте обмята брусничная гряда, медвежий помет. Рядом на тропе в пыли совсем свежие следы зверя и около них отпечатки Лаверовых лаптей.

Следы уходят на Избновскую дорогу, переплетаясь и расходясь, местами совсем прячась в подсыхающем метляке.

Онисим не идет дальше. Даже следы Лавера вызывают в нем ненависть. Он старательно обходит их. Он видит новые гряды. Черника высохла и сжалась, она потеряла цвет, сок, чудесный свой запах и стала никому не нужна. В этом году черничника здесь не касались руки. Вот снова брусничная гряда. На земле лежат красные опавшие ягоды. Кое-где примята трава, но это не медведь. Онисим видит свежесломанный на валежнике сук: сидели. Женщины приходили за ягодами. Он обходит всю гряду, осматривая за каждым деревом. Снова задыхаясь от дыма, подходит к берегу болота и на самом его краю сквозь дым видит одинокую обгоревшую ель. Берег болота тут обрывист. Вокруг ели и дальше желтым озером лежит зола. Корни дерева обгорели, оно непонятно на чем держится. Онисим теперь видит, что пожар начался отсюда. Под этим деревом разводили костер. Вероятно, это сделали по глупости женщины, зажгли и в страхе разбежались.

Онисим с трудом добирается до избушки. Шмотяков вернулся. Стоит у шалаша и с любопытством посматривает на старика.

— Беда, — говорит Онисим. — Чего боялся, то и случилось: пожар на Федоровом болоте. Теперь таких наделает дел…

Шмотяков, встревоженный, принимается ходить взад и вперед по берегу. Он слыхал от охотников об этом бесконечном древнем болоте…

— Да, старик, это действительно беда. Но что тут делать? Что делать?

Несколько минут они молчат. Онисим раздевается, рубит дрова. Шмотяков, повернувшись в сторону болота, поводит носом. Нет сомнения, пахнет именно горящим торфом.

— Андрей Петрович, — не глядя на Шмотякова, говорит Онисим, — одному из нас надо бежать в Редью за народом. Эта деревня всех ближе. Каких-нибудь верст восемь…

Шмотяков молчит, о чем-то думая. Потом кивает старику.

— Да, ты прав. Конечно, пойду я.

— Не заблудишься?

Шмотяков машет рукой. Он уходит в шалаш, выносит сумку, непромокаемую свою накидку, фотоаппарат.

Онисим одобрительно посматривает на него.

— Так иди все краем болота. Потом попадешь на Островища. Там дорога. По ней до самой Редьи. Зарядов больше возьми, на Островищах глухарь попадет.

Время давно за полдень. Жидкие прозрачные облака стоят над лесом. Жарко и душно.

— В Редье-то третий дом с краю от реки мой сватушка Агафон живет. У него, если надо, и ночуешь. Старенький дом. Наличник в три цвета. Напоят и накормят. Скажи от Онисима Трубиченка из лесу.

Онисим поправил сумку на спине у Шмотякова, дал ему свой маленький топорик, с которым ходил в лес, а себе оставил большой, «домашний». Потом он вывел Шмотякова на тропу, ведущую к Федорову болоту.