Будни - [7]

Рука провидения настигла Сергея, но, не рассчитав, хватила через край.

В будний день он вышел в лес. Вышел без всякого определенного дела, как всегда обтачивая в мозгу острую, настырную надежду, что где-то в пути повстречается человек, который может поставить.

Прошлявшись по лесу часа два и накалясь от разочарования, он услышал короткий собачий лай. Пройдя на звук, Сергей увидел пса — русскую гончую. Пес медленно кружил по поляне, вывалив язык. На пне отдыхал парень с ружьем на коленях.

Егерь был простоволос, без форменной фуражки, неподпоясанный, в тапках.

— Документ! — потребовал он, снимая из-за плеча ружье.

— Какой тебе документ? — ответил парень.

— Билет на право охоты в заказнике.

— Да я и не охочусь, гуляю по лесу.

— С ружьем гуляешь, с собакой?! Браконьер, падла, сволочь!

— Эй, дядя, — сказал парень, подымаясь. — А ты кто такой, почему обзываешься?

— Я тебе сейчас покажу, кто я такой! — Егерь вскинул ружье и из двух стволов уложил пса.

И тотчас, не доведя своего ружья до плеча, парень выстрелил.

Свою изорванную дробью собаку он унес на себе, закопал голыми руками в лесном кювете и забросал листьями.

Тело егеря нашли в тот же день к вечеру.

Милиция отыскала преступника в городе через месяц. Судили его в поселковом Доме культуры. Народу набился полный зал.

Я был на этом суде, и меня поразила реакция поселковых жителей, да, по правде сказать, временами и моя собственная реакция.

В зале, в первом ряду сидела вдова Сергея, Вера, теперь трезвая и жалкая, а через несколько стульев от нее — жена подсудимого, молодая женщина с заплывшим от горя лицом. Обе пришли с детьми: у одной двое и у другой двое.

Убийца, застреливший егеря, оказался заводским электриком. Ранее несудимым. В браконьерах не числился.

Среди многих свидетелей его защиты — товарищей по работе, соседей по дому — выступил перед судом никому не известный, посторонний городской старик. Кажется, какой-то профессор, точно не помню, да и не имеет это значения.

Он рассказал, что нынешней весной, в воскресный день, гулял с мальчишкой-внуком по набережной. На реке шел ледоход. Старик остановился прикурить сигарету, а когда оглянулся, внук бегал по качающейся тонкой льдине — она уже отошла от берега метров на двадцать и уплывала все дальше. Какой-то парень в хорошем костюме, с фотоаппаратом на шее, бросился в воду, доплыл до льдины, снял мальчишку и вплавь же доставил его к деду.

— Вот и все, — сказал старик, собрался было отойти от судейского стола, но задержался. — Дело в том, что с нами тогда был и мой сын, отец Мити, он плохо плавает, не посмел… А вот этот юноша — спас. И у меня не укладывается, не мог же он выстрелить в живого человека. Тут какое-то недоразумение. Он на себя наговаривает — я читал в газетах, это бывает…

Суд разобрался и огласил приговор. Десять лет строгого режима.

Ни у кого из присутствующих в зале не возникло сомнений: суд не нарушил статей закона. За убийство дают и больше — и пятнадцать лет, и высшую меру.

Мы выходили из узких дверей зала медленной толпой. Почти всех я знал, они были моими земляками по поселку.

Рядом со мной шел Антон, он сидел и на суде рядом, ерзал на стуле, кряхтел.

А сейчас сказал:

— Осиротили детей, четыре души…

Шофер рейсового автобуса, шедший позади нас, внезапно взъярился:

— А кто, по-твоему, осиротил?! У вас егеря — гады. Зачем было пса стре́лить? Тронули б моего легаша…

— Неужели б человека убил? — спросила почтальонша.

— Не знаю. Не пробовал… Убить, может, и не убил, а изувечил бы обязательно. По инвалидности он бы у меня получал…

По дороге к моему дому со мной поравнялся пенсионер, учитель истории. Мы жили на одной улице. Шли некоторое время молча, улица была неосвещена, он жужжал фонариком, указывая дорогу мне и себе.

— Хотелось бы услышать ваше мнение.

Я еще подбирал мысли и слова для ответа, и он, по учительской привычке, попытался помочь мне:

— Задача суда — оберегать общество от социально опасных личностей. Не правда ли?

Я кивнул, в темноте он не разглядел, посветил в мое лицо фонариком, я еще раз кивнул.

— Теперь возьмем данный случай. Представим себе невероятное: суд оправдывает этого подсудимого. Вы уверены, что он когда-либо в жизни совершит еще какое-нибудь преступление?

— Не убежден.

— Следовательно, речь идет не об исправлении, а лишь о каре, о наказании за то, что он уже совершил. В сущности, это даже месть, а не кара…

Увлекшись, он направил свет куда-то вбок, и мы оба захлюпали ногами по луже.

— Черт, когда же они наконец замостят нашу улицу!.. Продолжим. Вероятно, я не прав. Даже наверное не прав. И скажу сейчас ересь. Вы знали покойного Сергея? И я его знал — он учился у меня в пятом классе. Тупой, трусливый, жестокий мальчик… И вот он — егерь в привилегированном заказнике. Если уж употреблять это юридическое понятие: социально опасный, то именно он и был социально опасен.

Я спросил только для того, чтобы спросить:

— Значит, вы думаете, что суд был несправедлив?

— Да нет. Суд-то справедлив. Судьба несправедлива. Корень у этих двух слов один и тот же, а смысл разный: судьба глуха и подслеповата. Она не должна была сводить в лесу этого похмельного, зарвавшегося егеря и этого доброго, хорошего парня…