Будни и праздники - [14]
Они пересекли площадь и пошли вверх по крутой улочке, конец которой, взбегая на холм, терялся в темном, далеком небе. Они шли вдоль проволочных оград, мимо редких спящих домов. Тумана здесь не было, снег искрился, белый и чистый. Сверху расстилалось небо с крупными сверкающими звездами.
Мальчик двигался за Ставри как тень. Иногда он останавливался и тревожно оглядывал улицу, словно думал убежать, но широкая спина добродушного великана успокаивала его. Он спешил догнать его, и тогда его тонкие ноги путались в черных полах пальто.
Так они дошли до верхушки холма. Перед ними открылось заснеженное поле и полоска леса, опоясывающая незастроенную часть склона.
— Устал? — спросил маляр, оборачиваясь и бросая взгляд на светящийся сквозь туман город. — Скоро дойдем, — добавил он глухо.
Он двинулся по самому гребню возвышенности, потом свернул по узкой дорожке меж склонами. Она привела в широкую ложбину, огороженную колючей проволокой. Там виднелась хибара.
Когда они подошли к деревянной калитке, Ставри улыбнулся и пропустил мальчика вперед. Потом отпер дверь и зажег лампу. В узкой комнате с низким потолком царил беспорядок. По полу были разбросаны коробки, кружки и стаканы, запачканные высохшей краской, валялись кисти, линейки, вырезанные из бумаги буквы. Пахло олифой и клеем. На облупившихся стенах висели два портрета бородатых мужчин. Ставри затопил маленькую железную печурку и довольно хлопнул в ладоши. Потом вытащил из стенного шкафа кусок хлеба и колбасу и положил их на стол перед мальчиком, который жадно набросился на еду. Ставри, улыбаясь, смотрел, как он ест. Печка раскалилась, и от тепла запах краски стал острее.
— Послушай, Павелчо, — сказал Ставри, — ты посиди здесь, а я выйду… Скоро вернусь.
Мальчик снял пальто, под ним показалась нечистая одежда. Ставри взял в углу топор и вышел. Через несколько минут он вернулся и принес, вместе с волной холода, пушистую верхушку сосны, зеленые иголки которой подрагивали под тяжестью намерзшего снега.
— Устроим елку, — сказал он. — Хочешь?
Лицо мальчика не выразило никакой радости. Он равнодушно сидел на стуле у печки и рассеянно следил за движениями маляра. От его рваных башмаков шел пар.
Ставри убрал то, что было накидано на полу, задвинул коробки под кровать. Потом водрузил верхушку сосны на стол и прибил ее к столешнице. При каждом ударе веточки покачивались, словно беспомощные ручонки. Вместо гирлянд Ставри украсил их полосками цветной бумаги. Временами он оборачивался и посматривал на мальчика, следившего за его работой. В шкафу он нашел несколько грецких орехов, покрасил их серебристой и красной краской и повесил на ветки, выбрал из кучки три буквы, приклеил к ним фольгу и нитками привязал к сосне. Кончив работу, он отодвинулся.
— Ну как, Павелчо, ты читать умеешь?
— Умею.
— Что значат эти буквы?
— С рождеством Христовым, — угрюмо ответил мальчик.
Ставри взглянул на него с удивлением.
— Тебе что, не нравится елочка? Может, ты болен?
Мальчонка не ответил.
Ставри присел на край кровати.
Радость, которую он хотел испытать вместе с мальчиком при виде убогой елочки, померкла от холодного и презрительного голоса. И в молчании его сквозило что-то упрямое и враждебное. Он, конечно, видел, что маляр за ним наблюдает, но продолжал сидеть спокойно, понурив голову, точно старик. Черные брови были сведены над курносым носом, у детских губ пролегла глубокая горькая складка. Вдруг он сказал:
— А свечи на елке не зажжете?
— Смотри-ка, а я и забыл! — Ставри стал искать какой-нибудь огарок, нашел целую восковую свечку, нарезал ее на куски и зажег.
— Теперь нравится?
Мальчик улыбнулся и не ответил.
— Эх, дружок! — вздохнул маляр. — Что ж ты молчишь? Было время, и я мать потерял. — Но сегодня праздник, самый большой, какой есть у людей… Видишь этих дядек на стене? Один из них Толстой, Лев Толстой, вот этот, который так сердито смотрит. Слышал о нем? Он был великий человек, но перед Христом и он мал. Миру суждено преобразиться. Так говорили все мудрецы во все времена. Люди станут добрее. Не будет голодных, не будет тюрем, судов, слез и войн. Когда-нибудь этот день настанет, дружок. Я его не увижу, но ты не теряй надежды…
Он смущенно умолк. Его низкий голос задрожал и, точно струна, не переставшая звучать, оборвался вздохом.
Мальчик молчал.
Ставри медленно поднялся.
— Тебе, я вижу, спать хочется, — сказал он и вытащил из шкафа старое засаленное ватное одеяло. — Давай ложись вот здесь.
Он постелил ему на полу у печки и, когда мальчик сел на постель, погасил свет.
«Может, стесняется раздеваться», — подумал Ставри и вслух добавил:
— Видишь, как наша елочка горит?
По комнате ползли легкие тени. Запахло воском. Фольга на буквах блестела как настоящее золото. Орехи висели, точно тяжелые серебряные плоды. На зеленых сосновых иглах дрожали блики. Со стены мрачно смотрели два портрета. В окно был виден кусок неба с двумя большими синеватыми звездами. Ставри лег на кровать и засмотрелся на звезды. В тишине было слышно, как мальчик раздевается. Когда он лег, Ставри снова заговорил:
— Жизнь, мой дружок, грустная штука. Но тот день придет… Если б не это, люди бы совсем одичали…. Однако дорога туда идет через многие страдания и глупости людские… Ты еще маленький, но кто знает, чего ты уже насмотрелся. Не по летам тебе эта наука.
Написано сразу после окончания повести «Когда иней тает» в 1950 г. Впервые — в книге «Чернушка» (1950) вместе с повестями «Дикая птица» и «Фокер». Последняя работа Станева на анималистическую тему.
В сборник входят повести современных болгарских писателей П. Вежинова, К. Калчева, Г. Мишева, С. Стратиева и др., посвященные революционному прошлому и сегодняшнему дню Болгарии, становлению норм социалистической нравственности, борьбе против потребительского отношения к жизни.
Повесть задумана Станевым в 1965 г. как роман, который должен был отразить события Балканских и первой мировой войн, то есть «узловую, ключевую, решающую» для судеб Болгарии эпоху.
Название циклу дала вышедшая в 1943 г. книга «Волчьи ночи», в которой впервые были собраны рассказы, посвященные миру животных. В 1975 г., отвечая на вопросы литературной анкеты И. Сарандена об этой книге, Станев отметил, что почувствовал необходимость собрать лучшие из своих анималистических рассказов в одном томе, чтобы отделить их от остальных, и что он сам определил состав этого тома, который должен быть принят за основу всех последующих изданий. По сложившейся традиции циклом «Волчьи ночи» открываются все сборники рассказов Станева — даже те, где он представлен не полностью и не выделен заглавием, — и, конечно, все издания его избранных произведений.
Роман «Иван Кондарев» (книги 1–2, 1958-64, Димитровская премия 1965, рус. пер. 1967) — эпическое полотно о жизни и борьбе болгарского народа во время Сентябрьского антифашистского восстания 1923.
«Похититель персиков» задуман, по словам автора, еще в 1938 г. Тогда же был написан первый, впоследствии уничтоженный им вариант. Позднее, в 1975 г., он относил возникновение замысла повести к 1936 г. Основой ее стали пережитые им в детстве воспоминания о годах первой мировой войны. «Я вспомнил о военнопленных… о тех несчастных, которых солдаты гнали мимо виноградников… это разношерстное людское стадо, от которого несло вонью».
Книгу составили два автобиографических романа Владимира Набокова, написанные в Берлине под псевдонимом В. Сирин: «Машенька» (1926) и «Подвиг» (1931). Молодой эмигрант Лев Ганин в немецком пансионе заново переживает историю своей первой любви, оборванную революцией. Сила творческой памяти позволяет ему преодолеть физическую разлуку с Машенькой (прототипом которой стала возлюбленная Набокова Валентина Шульгина), воссозданные его воображением картины дореволюционной России оказываются значительнее и ярче окружающих его декораций настоящего. В «Подвиге» тема возвращения домой, в Россию, подхватывается в ином ключе.
Страшная, исполненная мистики история убийцы… Но зла не бывает без добра. И даже во тьме обитает свет. Содержит нецензурную брань.
Даже если весь мир похож на абсурд, хорошая книга не даст вам сойти с ума. Люди рассказывают истории с самого начала времен. Рассказывают о том, что видели и о чем слышали. Рассказывают о том, что было и что могло бы быть. Рассказывают, чтобы отвлечься, скоротать время или пережить непростые времена. Иногда такие истории превращаются в хроники, летописи, памятники отдельным периодам и эпохам. Так появились «Сказки тысячи и одной ночи», «Кентерберийские рассказы» и «Декамерон» Боккаччо. «Новый Декамерон» – это тоже своеобразный памятник эпохе, которая совершенно точно войдет в историю.
История дружбы и взросления четырех мальчишек развивается на фоне необъятных просторов, окружающих Орхидеевый остров в Тихом океане. Тысячи лет люди тао сохраняли традиционный уклад жизни, относясь с почтением к морским обитателям. При этом они питали особое благоговение к своему тотему – летучей рыбе. Но в конце XX века новое поколение сталкивается с выбором: перенимать ли современный образ жизни этнически и культурно чуждого им населения Тайваня или оставаться на Орхидеевом острове и жить согласно обычаям предков. Дебютный роман Сьямана Рапонгана «Черные крылья» – один из самых ярких и самобытных романов взросления в прозе на китайском языке.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Унижение, проникнув в нашу кровь, циркулирует там до самой смерти; мое причиняет мне страдания до сих пор». В своем новом романе Ян Муакс, обладатель Гонкуровской премии, премии Ренодо и других наград, обращается к беспрерывной тьме своего детства. Ныряя на глубину, погружаясь в самый ил, он по крупицам поднимает со дна на поверхность кошмарные истории, явно не желающие быть рассказанными. В двух частях романа, озаглавленных «Внутри» и «Снаружи», Ян Муакс рассматривает одни и те же годы детства и юности, от подготовительной группы детского сада до поступления в вуз, сквозь две противоположные призмы.