Будда - [178]
После Гаутамы Будды последует нескончаемое количество будд. Его ближайшим преемником обозначен Майтрейя. В Махаяне Будда предстает как высший принцип всего сущего. Он везде, всегда и во всем. Он присутствует в бесчисленных созданиях тварной жизни. В этом значении понятие будда сближается с понятием брахман — первоосновой всех вещей и феноменов.
Согласно махаянской традиции, даже самый мерзопакостный человек, но избравший путь духовного совершенствования, сострадания к живым существам, прошедший через многократные перерождения, неминуемо приобщается к состоянию просветленного сознания и навечно вырывается, как говорили в старину, из юдоли скорби и плача. Другими словами, каждый человек может стать буддой. Для этого, однако, мало умерщвлять плоть, неистово молиться, соблюдать целомудрие, спать на голой земле, не заниматься чревоугодием и подвизаться в покаянии. Необходимо жить таким образом, чтобы быть достойным счастья. Главное, не попадать в мутный и зловонный поток обыденности с его водоворотами страстей — стяжательства, алчности, любострастия.
Мудрые, как проповедовал Будда, высушивают до дна этот беспокойный поток в себе, отказавшись от злостных намерений и постыдных желаний, и создают поток новый, чистый и живой, спокойно текущий по другому руслу. Они прочерчивают своим поведением новую линию жизни, олицетворяющую абсолютную нравственную и моральную чистоту. Содержание дхармы (дхаммы) в трактовке и поведении Будды в большей степени синонимично понятиям добра и справедливости, чем представлению о религиозном долге.
Отношение к Будде в традиции Хинаяны совсем не такое, как в традициях Махаяны и Ваджраяны. Последователи традиции Хинаяны считают Будду конкретным историческим лицом. Его духовный облик в их представлении не размыт, а вполне определенен. Они убеждены, что именно этот человек с определенной земной биографией достиг Просветления и Паринирваны.
При взгляде на жизненный путь Будды Шакьямуни и обретение им другой, непривычной реальности (нирваны) у его последователей возникает желание повторить то, что сделал он. Учение Будды они воспринимают как руководство к действию. Оно помогает им глубже разобраться в самих себе и освободиться от оков навязываемых ритуалов, которые в современном мире приняли форму идеологических клише.
Во времена Будды это было отречение от всего преходящего, преодоление в себе привязанности к кому-то или чему-то, очищение своего сознания от «загрязнения» (клеша) теми или другими искушениями.
В традициях Махаяны и Ваджраяны очертания земного Будды туманны и размыты. Он воспринимается как метафизическая реальность, а архатов, тех людей, которые достигли освобождения от «загрязнений» сознания и существуют вне колеса перерождений, называют шраваками — «слушающими голос». Их упрекают, что они слышали то, не зная что, и шли туда, незнамо куда. Поэтому достижение ими нирваны как индивидуального освобождения — не более чем трагическое заблуждение. Ведь для последователей Махаяны и Ваджраяны нет разницы между сансарой и нирваной. Для них стремление к личному освобождению — не самый благородный путь. Их идеал — стать бодхисаттвой и иметь возможность принести благо окружающему миру. Главное в их практике не действие, а намерение, рожденное чувством великого сострадания ко всем живым существам.
Современные ученые объясняют в своих исследованиях, как проходила и чем вызывалась эволюция буддийского учения[418].
Поначалу я наивно предполагал, что также попытаюсь обозреть с высоты птичьего полета буддизм во всех его широких потоках, речушках и ручьях, но вскоре от этого намерения отказался, признав его невыполнимым.
Эта книга не об истории буддизма, а о человеке, благодаря идеям и опыту подвижнической жизни которого человечество получило новый импульс к самосовершенствованию. Ни в одной из мировых религий не найти такого многообразия идей, свободы в подходах к осуществлению поставленной цели — избавиться от страданий.
Гаутаме Будде докучали брахманское высокомерие и пустословие. Прежде всего они выражались в бесконечных поучениях «дваждырожденных». Он, несомненно, ценил брахманскую ученость, но схоластические рассуждения, от кого бы они ни исходили, провоцировали его волю и развитый ум на достойные и убедительные по используемой аргументации ответы. В них чувствовалась осведомленность Первоучителя о той повседневной жизни, которую он словно бы не замечал. Как свидетельствуют сутры (сутты) из Трех Корзин, видеть в Гаутаме Будде человека не от мира сего означает поддаться поверхностным впечатлениям. Как правило, все его ответы отличались ироничностью и остротой по стилю и смыслу. Приведу одну историю, некоторыми сюжетными линиями дополняющую рассказанные в восьмой главе предыдущие предания о мытарствах рода шакьев, взятые мною из старейших буддийских текстов Дигха-Никая (яз. пали — Собрание пространных учений) и Махавасту (санскр. — Великая история).
