Будда из Бенареса - [43]

Пришло время быть тигром, и он стал тигром. Тигр не сразу начинает подкрадываться, но сначала ударит хвостом по земле. Он, Девадатта, дал Сиддхарте время одуматься, но тот не одумался и помешал ему увести молодых шраманов. А теперь будь, что будет.

Белый красавец слон, в бурых пятнышках размером с чечевичное зерно, мчался по лесной дороге, и его бока уже стали серыми от густой пыли. Девадатта гнал Налагири вперед, понукая его анкушем и царапая чувствительную кожу пониже ушей пальцами ног.

2

Куда бы ни посмотрел Сиддхарта, все казалось ему постылым — и желтые цветы тамаринда, росшего вдоль дороги, и заброшенное святилище, окруженное зарослями банановых деревьев, и покосившийся столб Индры, сложенный из камней на перекрестке дорог.

«Если уложить мои знания одно на другое, как кирпичи, получится лестница до небес Брахмы, — думал Сиддхарта. — Я знаю, как живет этот мир, отягощенный полуистинами, которые еще хуже, чем ложь. Вконец испорченные, люди стали орудиями своих страстей и соблазнов, и их не оставляют несчастья. Они жадно едят, говорят без умолку, и речь их неприятна. Над ними простерлась тьма невежества, они погрязли в ненависти, лжи, злобности и слабости. Они приходят ко мне, волоча за собой плоды деяний, словно мешки, наполненные камнями. Я наставляю их, я помогаю им, а они, даже облачившись в повязки отшельников, внутри остаются прежними… Я пытаюсь вывести их на Путь, а они огрызаются, как тигрята, которых научили есть мясо…»

Каждое утро он проходил по этой дороге, предаваясь размышлениям о том, что происходило в общине. Но именно сегодня все совершения последних лет казались ему туманными, как сновидения, зыбкими, как тающие в небе облака, и мимолетными, как вспышки молнии.

«Когда, когда я совершил ошибку? — размышлял он. — Не тогда ли, когда он лежал на берегу пруда в Джетаване и рыдал, как ослица, после разговора с Кашьяпой? Да, это так В тот час я почувствовал жалость, и мне захотелось помочь ему. Девадатта напомнил мне Нанду цветом лица и глазами, один из которых серый, а другой — карий, и я позволил желанию войти в свое сердце. Я учил его лесной науке, учил углубленному созерцанию, но он не хотел избавляться от страстей, не пытался отрешиться от самости, и теперь его унесло потоком желания. О, желание… Это лезвие бритвы, намазанной медом, это голова змеи, выглядывающей из сосуда, это огонь, пожирающий человека, словно вязанку хвороста. Желание должно быть побеждено, любое желание должно быть отринуто».

…Громкий топот заставил его поднять голову. Из-за поворота дороги показался слон. Сиддхарта узнал его: это был Налагири. Он помнил, как на спине Налагири выезжал в поле сын махаута, мальчик лет восьми-девяти. Слон передавал мальчику стебли и листья, срывая их хоботом, а тот укладывал их в мешок, и тогда это было самое мирное животное из всех, что когда-либо жили в слоновниках Раджагрихи. Теперь с клыков Налагири спадала желтая пена; слон оглушительно трубил, кольцом сворачивая хобот. Наткнувшись на дерево, Налагири обломал клык, взревел и несся теперь прямо на Сиддхарту. От топота его ног дрожала земля, а с широких висков слона сочилась темная жидкость мада — верный признак слоновьего бешенства.

Сиддхарта мог отступить за дерево, но он разглядел погонщика, и странное оцепенение овладело им. Слон приближался. В руках Сиддхарты было довольно силы иддхи, чтобы две ладони, выброшенные вперед, повергли животное на колени. Он стоял не шевелясь. Перед его глазами встала ухмыляющаяся маска смерти.

— Любое желание должно быть отринуто, — прошептал Сиддхарта.

Глава XI ВЕЛУВАНА

1

Он бесшумно двигался по дорожкам Велуваны, и в лунном свете его голова отливала синевой. Он был уверен в себе, он знал, что делать, как себя вести и что говорить, его мозг превратился в отточенный инструмент. Его сила, его воля были собраны воедино, и он знал, что перед ним не устоит никто. Довольно уже было ошибок и поражений, теперь он будет только побеждать. Он представлял себя слоном, подобным Виджаю и Налагири, большим слоном с клочьями пены на смертоносных клыках. Такого слона не сдержать, он мчится вперед, не замечая стрел, выпущенных из лука.

Единственный человек на земле, которого Девадатта опасался, был уже бессилен что-либо сделать. Когда это случилось, Девадатта долго не мог остановить Налагири и промчался дальше по дороге на целую йоджану или две. Он знал, что возвращаться не стоит, но не смог пересилить себя. Налагири был больше не нужен, и он отпустил его. Сердце Девадатты билось, как огонь в тесном очаге, и на обратном пути он несколько раз присаживался и отдыхал. Наконец показалось святилище, окруженное банановыми деревьями, и столб Индры на перекрестке дорог. Девадатта увидел впереди десяток черных как смоль фигур — они хлопотали вокруг тела, распростертого на дороге. Это были ванавасины, темнокожие жители леса, не знавшие ни арийских богов, ни обряда сожжения тел. Девадатта не раз встречал дикарей на пути в Раджагриху, и они всегда отходили в сторону, понимая, что их следы оскверняют дорогу, по которой шествует рожденный дважды. В главный город магадхов ванавасины входили только через южные ворота: указом Бимбисары им был отведен для торговли особый квартал.